Искусство соблазна

Талия у Эммы была удивительно тонкой. У нее была узкая грудная клетка. Живот ее, впрочем, что совсем неудивительно, был круглым — мягкий круглый горшочек: Она и в самом деле вся словно состояла из округлостей — четкие лекальные кривые. С тонкой талией и крутыми бедрами, с грудью, напоминающей формой удлиненные тугие сочные дыни. На первый взгляд, особенно если на ней не было платья в талию, она казалась пухлой. Но она таковой не была. Не была вполне таковой. Все в ней было твердым, молодым, красиво очерченным, укрепленным развитыми мускулами, обросшими мягкой женской плотью.

Щеки ее были круглы, как яблоки. В синих глазах играли искорки, отчего казалось, что глаза танцуют над щеками. Нос маленький и вздернутый. Фея. Эльф. С маленькими пальчиками на ногах, как у херувима, розовыми и чистенькими, как у младенца.

Потом они лежали, прижавшись друг к другу, закутавшись в одеяло. Пар то ли стал холоднее, то ли его стало меньше. Возможно, белье было уже выстирано к утру, и больше делать в прачечной было нечего. Он, как мог, тянул время, чтобы два глупых человека могли насладиться друг другом, вкушая запретный для них плод. Насладиться назло всем и вся.

— Гарем, — пробормотала Эмма, уткнувшись носом ему в шею, и рассмеялась. Впервые с тех пор, как узнала об этом, она отнеслась к сему факту с юмором и без обид. — Не могу поверить, что у тебя был гарем. Стюарт, ты такой смешной!

Он засмеялся. Над собой.

— Я ненавидел мужчин. Я любил женщин. Я хотел их всех. Мне казалось вполне естественным начать коллекционировать их.

— Какая у тебя была удивительная жизнь! — Ее собственная казалась рядом с его жизнью слишком прозаической.

— У нас у обоих интересные жизни, — сказал он. — И прошу заметить, ни для кого из нас еще ничего не закончено. Какая удивительная жизнь сама по себе. — Он улыбался, глядя на звезды. — И снова о нас. Ты разрешишь мне купить тебе в Лондоне дом, правда? Твой, собственный. Или ты хочешь переехать жить в мой? Как пожелаешь.

— Брак, — сказала она. — Вот чего я желаю. — От того, что она лежала рядом с ним, прижималась к нему, Эмма сделалась храброй. Она и сама не поверила, что это сказала. Нищая фермерша заявляет виконту, что если он хочет ее получить, то должен на ней жениться. Ее так воспитали — стремиться к браку, и Эмма не хотела себя переделывать. Даже после того, как уже пожила в браке, оказавшемся не удачным — теперь она уже могла себе в этом признаться, — она не видела ничего плохого в самой идее брака. — Я верю в брак, — сказала она. — Я верю в мужей. В верность, в преданность. Свадьба, друзья, солидное положение в обществе, общие знакомые.

Вот в этом и состояла проблема. Он был аристократом, членом палаты лордов, и его круг общения не был ее кругом.

Она видела его лицо. Освещенное только звездами и луной, оно нахмурилось. Он смотрел на нее и молчал.

Она прекрасно помнила его слова, сказанные Станнелам: «Поскольку пожениться мы, разумеется, не можем...» Она помнила и то, что, если у нее родится ребенок, он признает его своим бастардом. Он был с ней предельно прям. Нет, они никогда не будут жить как муж и жена.

Не такую женщину он искал на роль жены. Он был не для нее.

Он кивнул с пониманием.

— Я буду пытаться уважать твои желания, — сказал — он. — Я и сейчас пытаюсь. Но у меня не очень хорошо получается. — Он засмеялся, посмотрел в ее лицо, погладил ее по волосам, по щеке. Прирожденный тиран, созданный, чтобы править миром, он улыбнулся и сменил тему. — Ты замечательная, — сказал он.

— Недостаточно замечательная, — сказала она и невесело рассмеялась.

— Как-то ты сказала мне, что клоуны заставляют тебя смеяться. Но ты способна посмеяться над собой. Ты видишь смешное и ироничное в жизни. Какой мужчина не будет смеяться рядом с тобой?

И внутри ее разлилось тепло благодарности. Она знала, что Стюарт сказал то, что думал. Он, который смеялся так редко, с ней был весел почти постоянно.

Заставляла ли она сама себя смеяться? Действительно, интересно. Научилась ли она делать для себя то, что делал раньше Зак, а потом перестал? Поглаживая обнаженную грудь Стюарта под одеялом, она спрашивала себя, была бы она другой с ним.

Вполне возможно; Если бы Стюарт повстречался на ее пути тогда, когда ей было семнадцать. Она могла бы обмануть его, Переиграть, но сердце бы колотилось у нее в груди, пытаясь вырваться, потому что она не могла бы не влюбиться в него, не ощутить его власть, не почувствовать его уверенность. И тогда она бы решила никогда не подпускать его близко к себе.

— Итак, был ли он хорош в чем-то еще, помимо мошенничества? — вдруг ни с того ни с сего спросил Стюарт. — Может, он всегда готов был разделить твою любовь? Он был хорошим викарием?

— Сносным. Неплохим.