Искусство стареть (сборник)

Пока ещё в душе чадит огарок
печали, интереса, наслаждения,
я жизнь воспринимаю как подарок,
мне посланный от Бога в день рождения.

Забавно думать в час ночной,
что подлежу я избавлению,
и чашу горечи земной
закончу пить я, к сожалению.

Виднее в нас после бутылки,
как истрепались в жизни бывшей,
мы не обломки, мы обмылки
эпохи, нас употребившей.

В виду кладбищенского склепа,
где замер времени поток,
вдруг понимаешь, как нелепо
не выпить лишнего глоток.

В года весны мы все грешили,
но интересен ход явления:
те, кто продолжил, – дольше жили,
Бог ожидал их исправления.

В основном из житейского опыта
мной усвоено важное то,
что пока ещё столько не допито,
глупо брать в гардеробе пальто.

Старея, твержу я жене в утешение,
что Бог оказал нам и милость и честь,
что было большое кораблекрушение,
а мы уцелели, и выпивка есть.

Пока не позвала к себе кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.

Навряд ли может быть улучшен
сей мир за даже долгий срок,
а я в борьбе плохого с худшим
уже, по счастью, не игрок.

Я не трачусь ревностно и потно,
я живу неспешно и беспечно,
помня, что ещё вольюсь бесплотно
в нечто, существующее вечно.

Природа почему-то захотела
в незрячем равнодушии жестоком,
чтоб наше увядающее тело
томилось жизнедеятельным соком.

Вот нечто, непостижное уму,
а чувством ощутимое заранее:
кромешная ненужность никому —
причина и пружина умирания.

Устроена забавно эта связь:
разнузданно, кичливо и успешно
мы – время убиваем, торопясь,
оно нас убивает – непоспешно.

Уставших задыхаться в суете,
отзывчиво готовых к зову тьмы,
нас держат в этой жизни только те,
кому опора в жизни – только мы.

Хоть пылью всё былое запорошено,
душа порою требует отчёта,
и помнить надо что-нибудь хорошее,
и лучше, если подлинное что-то.

По жизни понял я, что смог,
о духе, разуме и плоти,
а что мне было невдомёк,
душа узнает по прилёте.

Сценарист, режиссёр и диспетчер,
Бог жестокого полон азарта,
и лишь выдохшись жизни под вечер,
мы свободны, как битая карта.

Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.

Чувствую угрюмое томление,
глядя, как устроен белый свет,
ведь и мы – природное явление:
чуть помельтешили – и привет.

Киснет вялое жизни течение,
смесь привычки, докуки и долга,
но и смерть – не ахти приключение,
ибо это всерьёз и надолго.

Вижу я за годом год
заново и снова,
что поживший идиот
мягче молодого.

Пока не уснёшь, из былого
упрямо сочится звучание,
доносится каждое слово,
и слышится даже молчание.