Искусство существования (сборник)

Напротив черного хода стоял на двух табуретах гроб, обитый игривым голубым ситцем, и такой вместительный, непомерный, что покойник в нем даже несколько терялся, показывая только желтые руки и алебастровое лицо. К торцу гроба был прислонен венок, почему-то от райпотребсоюза, подвывали женщины, знакомые и незнакомые, дети с испугу сосали пальцы, и разорялся, свирепо поводя глазами, подвыпивший брат покойного, который накануне приехал из Костромы. Он захлебывался слюною и говорил:

— Уходили братца, гады! Довели до греха человека, который был безусловно в расцвете сил! Ну ничего: я выведу это дело на чистую воду, я вашу сволочь разоблачу!

— Да на фиг он нам сдался?! — возражали ему соседи.

Костромич в ответ:

— А комната? а место в погребе? а дрова?!

Видимо, ему кто-то уже напел, что непосредственной соседкой усопшего была старуха Запорова, женщина фальшивая и себе на уме, потому что костромич, разоряясь, смотрел преимущественно на нее. Капитолина Ивановна испугалась этого взгляда и, от греха подальше, пошла по своим делам.

Сначала она направилась в домоуправление, которое располагалось по соседству, в одноэтажном деревянном особнячке. Капитолина Ивановна искони смущалась канцелярий, и на этот раз она минут десять стояла перед дверью в кабинет домоуправа Кулакова, пока наконец не собралась с силами и не вошла. Кулаков сидел за канцелярским столом о двух тумбах, крашенных под карельскую березу, в круглых очках, съехавших на самые ноздри, и рассматривал сломанный дырокол.

— Чего вам? — сказал Кулаков, строго глядя поверх очков.

— Я насчет дров, — робко проговорила Капитолина Ивановна и чисто женским движением утерла уголки губ. — Вот бы мне ордерок, хотя бы кубометра на полтора…

— Какие еще дрова?! — возмутился Кулаков и от возмущения даже привстал со стула. — Я вижу, вы совсем, гражданка Запорова, не в себе! Кто, спрашивается, получал ордер на два кубометра дров месяц тому назад? Пушкин, Александр Сергеевич, или вы?

— Так ведь обчистили у меня дровяной сарай, все до последнего полена вынесли, сукиновы сыны!

— В таком случае вам нужно не в домоуправление, а в пикет. Пускай милиция разбирается, а Кулаков в данном случае ни при чем.

С этими словами он отложил в сторону дырокол, напустил на лицо озабоченное выражение и достал из кармана самопишущее перо.

Капитолина Ивановна еще постояла с минуту без движения и ушла. Неудача не сильно ее огорчила, поскольку, во-первых, она еще прежде надумала купить дрова у брата покойного старичка, а во-вторых, потому, что жителю России мерзнуть не привыкать.

По дороге домой она сделала крюк, чтобы заглянуть в единственную на всю округу продовольственную палатку и выяснить, не дают ли яйца или муку. Так оно и было: и яйца давали, по десятку в одни руки, и муку по три рубля двадцать копеек за килограмм. Младший продавец Соловьева написала ей на ладони номер очереди химическим карандашом, и Капитолина Ивановна, приготовившись к многочасовому стоянию, обреченно сложила руки на животе. Играли в глупые свои игры ребята, которых всегда было много при очередях, затем что каждой детской душе, предъявленной старшему продавцу Поповой, полагался десяток яиц и один килограмм муки. Время от времени в разных концах очереди случались скандалы, которые сопровождались истошной руганью и такими дикими пожеланиями, что дети со страху прекращали свою игру. Знакомые переговаривались, и Капитолина Ивановна от скуки ловила обрывки фраз…

— А эта татарочка ему и говорит: «У меня, — говорит, — муж трагически погиб, так меня теперь каждый может обидеть, потому что я полная казанская сирота».

— Трагически — это как?

— А так: он три недели пил, а на четвертую у него сердце не выдержало, и он скоропостижно отдал концы.

— Я все-таки удивляюсь, как за полторы тысячи лет русский народ умудрился не выработать единого морального кодекса, который для всех был бы приемлем и исполним! Ведь у нас в каждой социальной группе своя мораль! У колхозника одна система ценностей, у слесаря другая, моряк при известных обстоятельствах поступит так, школьный учитель — сяк… Вы, конечно, на это возразите, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой и в нашем конкретном случае марксизм-ленинизм и есть тот центр притяжения, в котором соединяется всё и вся… А я скажу так: да, соединяется, однако при том непременном условии, что массы эти в моральном отношении — монолит!

— А в Крыму сейчас, поди, теплынь, розы цветут, море волнуется и шумит! Я обожаю, когда море волнуется и шумит! Набежит — отбежит, набежит — отбежит… Прямо какая-то нездешняя красота!

— Подумаешь, море шумит, невидаль какая! Это просто как дверь открывается и закрывается — вот и все!

Наконец, очередь Капитолины Ивановны подошла, и она выкупила свои законные десяток яиц и один килограмм муки, отстояв в хвосте у продовольственной палатки без малого пять часов. От палатки до дому было две остановки на трамвае, но она потащилась пешком, несмотря на изнеможение, так как у нее не осталось мелочи на билет.