Искусство существования (сборник)

Одно из самых скандальных заблуждений человечества состоит в том, что для него до сих пор остается непреложной французская фигура речи насчет свободы, равенства и братства, и даже мы исповедуем эти принципы самозабвенно, деятельно, как будто нам больше нечем себя занять.

В действительности никто не знает, почему республика лучше монархии, что такое свобода, чем братство по крови отличается от братства по оружию, и с какой такой стати в систему приоритетов культурного европейца затесалось еще и равенство – в сущности, такая же химера, как философский камень или загробный мир. Ведь ясно же: людей уравнивает одна смерть, что Лейбница, что Джека-потрошителя, что республиканца, что царедворца, и то не вполне, и даже равенства перед законом не может быть, не говоря уже о равенстве возможностей, поскольку пропасть народу никаких законов не признает.

И монархия нисколько не хуже республики хотя бы потому, что она исключает борьбу за власть. Правда, абсолютизм чреват жестокими интригами, противостоянием придворных партий, дворцовыми переворотами и еще опасен в том отношении, что наследник престола может оказаться сумасбродом, шизофреником, серийным убийцей, попросту дураком. Однако же все эти неудобства – ничто по сравнению с теми неизбежными безобразиями, которые вытекают из республиканского образа правления, какой бы материей ни был подбит режим: хоть буржуазно-демократическими ценностями, хоть мечтами про Китеж-град.

Это еще туда-сюда, когда республика существует сама по себе, а народ сам по себе, как в устоявшейся Европе, которая давно оправилась от проделок своих отцов-демократов вроде Кромвеля и Марата, резавших народонаселение почем зря; там у них нынче и голосовать-то никто не ходит, за исключением бездельников и пенсионеров, и редко кто знает, как звать-величать первое лицо государства, и парламентские бдения интересны узкому кругу лиц. То есть людям на дух эта самая демократия не нужна и они живут-поживают в свое удовольствие, а каково нам, бедолагам, сравнительно недавно освоившим понятие «избирательный бюллетень»? Ведь мы еще нетвердо отделяем добро от зла, случайного остолопа принимаем за спасителя отечества, а откровенного стяжателя за посредника между небом и землей, и при этом очень любим голосовать; ведь мы до такой степени неблагополучны, что у нас крысы младенцев едят по дошкольным учреждениям, и в наших условиях какая-нибудь мажоритарная система – это без малого излишество, чуть ли не баловство.

В том-то все и дело, что демократия только тогда по-настоящему власть народа, когда народ понимает, что почем, и ему на дух эта самая демократия не нужна. Слава Создателю, время лечит, и мы, конечно, тоже перестанем остро интересоваться, кто там сидит у нас в Кремле на хозяйстве, но пока то да се, будем держать в уме: демократия в России – это попущение Господне, а республика – не республика вовсе, а диктатура непросвещенного большинства.

Что касается братства, то это точно, что все люди братья при самых миниатюрных разночтениях в генетическом коде, будь ты хоть бушмен, хоть голландец, но вот вопрос, даже и не один: разве между братьями по крови не бывает недоразумений? разве у нас братья по оружию не разобрались в 1918 году по разные стороны баррикад? разве Каин не убил Авеля? – в Книге книг Библии написано, что убил. Стало быть, и братство – пустой звук, в лучшем случае невразумительное пожелание, непонятно зачем адресованное предбудущим временам.

Что касается свободы, то с ней у русского человека отношения тяжелые, даже и чересчур. Даром что рабство у нас отменили сравнительно недавно, и, несмотря на жестокие притеснения со стороны государства, которые практикуются на Руси со времен первых Рюриковичей, – поверить невозможно: мы, может быть, самый свободный народ на свете. Во всяком случае, нигде не родилось столько ересей, как в России (кстати заметить, родине терроризма), морали в нашей земле нет, есть одна нравственность, «закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло», то у русака царь-батюшка – свет в окошке, то Емельян Пугачев, и он в зависимости от настроения может пахать, а может и не пахать. Тем не менее прогрессивно настроенная молодежь и примкнувшие к ней дядьки, застрявшие в призывном возрасте, около трехсот лет сражались за демократические свободы, по-настоящему жизни не видели, претерпели неисчислимые муки, включая казнь через повешение, – а, спрашивается, зачем?