Искусство терять

– Отец ждал, когда мы с сестрами подрастем, чтобы отвезти нас туда всех четверых. Но в тысяча девятьсот девяносто седьмом, в «Черное десятилетие», моего кузена с женой убили на фальшивом блокпосту, и тогда отец передумал. Он сказал, что никогда не вернется на родину.

Куплет спасителен, можно не барахтаться в мутных водах Истории, которую Наима знает лишь урывками: дед-харки, отъезд в одночасье, отец, воспитанный в страхе перед Алжиром. Куплет практичен, в нем ровно столько трагедии, сколько нужно, чтобы не было больше вопросов, и у него преимущество: это – чистая правда. До тех пор, пока Аззедин – сын Омара и внук Хамзы, о котором Наима ничего не знает, – не погиб, прошитый автоматными пулями в окрестностях Цбарбара, Хамид давал понять своим четырем дочерям, что однажды они увидят страну, где он родился. Они ждали, разочаровываясь каждый год, когда на школьные каникулы их отправляли к Пьеру и Мадлен в Дижон, а не на ту сторону Средиземного моря. Терпение, говорил Хамид, терпение, вы еще слишком малы. В каком возрасте уже имеют право на Алжир? Этим вопросом задавались иногда Наима и ее сестры, пересекая Бургундию в машине деда и бабушки со стороны матери. Может быть, Хамид действительно думал, что однажды совершит это путешествие, а может быть, просто ждал предлога, чтобы заявить, что это невозможно, тут Наима не уверена. Но с 1997 года он наложил категорическое вето на любой план путешествия, какой бы ни предлагали дочери. Мирием смирилась быстро, заменив потерянную родину отца более далекой и блестящей Америкой, где она живет уже несколько лет. Полина пять раз ездила в Марокко, терлась о границу, как старый кот о диванную подушку. Аглая говорит, что ей все равно: она интернационалистка. Фальшиво распевая Брассенса, она смеется над счастливыми глупцами, которые где-то родились. Только Наима немного настаивала, но как-то вяло. В университетские годы она учила арабский, пока не поняла, что литературный язык, на котором она еле мямлила, очень мало похож на диалект Йемы. Несмотря на то что они такие разные, Наима знает, что ее сестры дают тот же ответ, который она только что отбарабанила Кристофу, когда им приходится объяснять, почему они ничего не знают об Алжире. Куплет – часть их воспитания, точно так же они научены не говорить с полным ртом и не класть локти на стол.

– Мой отец возил меня в Типазу, когда я был маленьким, – мечтательно шепчет Кристоф.

Его член теперь такой крошечный, что не выступает за треугольник волос на лобке. Беззащитный, свернувшийся, он спрятался в поросли. Наима не очень любит его таким. Одна из причин, по которым ей нравится Кристоф, в том, что его эрегированный член похож на него самого: прямой, длинный, может быть, чуточку тонковатый. Он нравится ей не в ней, но в сходстве между телом и характером человека, к которому она привязана. Соль написала в прошлом году статью о том, как порно придало единообразие детородным органам и мужчин, и женщин: определенный размер, определенная цветовая вариация, фиксированные пропорции. Наима думает, что это абсурд. Мужчины, волновавшие ее, всегда имели члены, похожие на них, – поэтому постель казалась ей продолжением диалога.

– Было море под солнцем, – вздыхает Кристоф, – блестящее, как щит, и стела с цитатой из Камю…

Наима почти машинально продолжает:

– «Здесь я понимаю, что зовется славой: право любить без меры…»

Она немного жалеет, что произнесла эти слова при нем. Ей не хочется, чтобы он подумал, будто это требование. Для нее вопрос чести не просить больше того, что есть. Сейчас, например, она думает: хорошо бы он здесь уснул, а ранним утром они бы снова занялись любовью. Но она ничего не говорит.

– Ты бы хотела когда-нибудь поехать туда? – спрашивает Кристоф.

Он смотрит на нее и улыбается. У него настоящая мальчишеская улыбка, похожая на гримаску, одновременно лукавая и наивная. Ее сердце бьется чаще, потому что она представляет себе, что, возможно, да – они поедут туда вместе. Он скажет жене: деловая поездка или еще что-нибудь, что говорят женатые люди, у которых не хватает честности признаться, что желание склоняется во множественном числе, – и они уплывут за море. Она отвечает торжественно, как будто речь идет о предложении руки и сердца:

– Да.

Но он больше ничего не говорит. Снова улыбается, гладит ее по лицу, потом встает и одевается.

• • •