Искусство учиться

В эти годы у меня сформировалось новое и очень личное отношение к шахматам. Я по-прежнему неустанно работал над разбором партий, но сейчас мной двигали не столько амбиции, сколько стремление к самопознанию. При том что понимание игры становилось все более глубоким, на соревнованиях я по- прежнему вел себя нестабильно, а иногда и вредил себе. Перед отъездом на турнир меня постоянно мучило раздражение, поскольку наполненная молодой романтикой и самопознанием жизнь нравилась мне намного больше. Когда же наконец я заставлял себя отправиться на турнир, то партия на партию не приходилась: некоторые я проводил просто блестяще, а в других, казалось, муза покидала меня. Следовало выяснить, каким образом можно избавиться от ненужного багажа; поэтому я разработал метод обучения, позволивший слить воедино мою жизнь и шахматы.

На этом этапе карьеры, несмотря на все проблемы, я по-прежнему продолжал оставаться сильным шахматистом, боровшимся против конкурентов мирового уровня. Каждая турнирная партия была связана с непредвиденными трудностями и многочасовым неуклонно растущим напряжением. Я и мои оппоненты не уставали предлагать друг другу все более изощренные задачи, нагнетая давление до такой степени, что, казалось, и доска, и мозги закипали и вибрировали на грани взрыва. Иногда технические навыки играли решающую роль, но гораздо чаще кто-то просто ломался, как будто небольшая слабость в сознании внезапно разрасталась и выплескивалась на доску.

Именно эти моменты, в которых сталкивается техническое мастерство и психологическая устойчивость, и стали предметом моего изучения в шахматах. В ходе девятираундового турнира я четыре или пять раз оказывался в критической позиции, которую не вполне понимал или в которой совершил ошибку. Немедленно после каждой такой игры я быстро вносил ходы в свой компьютер, делая попутно заметки о пути своих рассуждений в этот момент и своем эмоциональном состоянии на разных этапах борьбы. Зато по окончании турнира, обогащенный свежими впечатлениями, я возвращался в Врховье и разбирал критические моменты партий.

Эту работу в предисловии я назвал «изучение цифр, чтобы забыть о цифрах». Обычно длительные занятия проходили примерно так: я начинал разбирать критическую позицию в одной из предшествующих игр, в которой одной только интуиции не хватило, чтобы успешно справиться с проблемой. Сначала мозг чувствовал себя как бегун в начале дистанции холодным зимним утром — замерзшим, не испытывающим энтузиазма относительно предстоящего забега и грустным. Затем я начинал двигать фигуры, вспоминая свои атакующие идеи по ходу матча и анализируя, почему они не дали результата. Я старался разобрать по косточкам позицию противника, выявить скрытые ресурсы защиты. Тем временем мозг постепенно оттаивал, осознавая динамику ситуации, не вполне понятную в ходе партии. С течением времени кровь начинала быстрее бежать по жилам, на лбу выступал пот, я втягивался в работу и находил неисчислимые варианты обострения позиции по мере обдумывания того, что для компьютера показалось бы биллионами возможных вариантов. Словно бегун, спокойно преодолевающий дистанцию, процесс мышления тек беспрепятственно, свободно и ускорялся по мере того, как я увлекался разбором позиции. Иногда я не вставал из-за шахматной доски по шесть часов подряд, иногда разбор одной партии требовал примерно тридцати часов в неделю. Мне казалось, что я живу, дышу и сплю в этом лабиринте; затем, как будто по мановению волшебной палочки, проблемы решались сами собой и приходило понимание ситуации.

Глядя на критическую позицию из собственной игры на турнире, занимавшую мой ум в течение нескольких дней или недель, я вдруг находил кажущееся очевидным решение. Обнаруживался наилучший ход, появлялся правильный план действий и верное понимание позиции в целом. Я не могу объяснить это новое знание словами или описанием приходящих в голову позиций. Я воспринимал его как нечто элементарное, например течение воды или легкий бриз. Моя шахматная интуиция поднялась на новый уровень. Это и было изучение «цифр, чтобы забыть о цифрах».