Искусство управления государством. Стратегии для меняющегося мира

Как видно, отношение Великобритании к европейскому проекту существенно менялось в зависимости от политики правительства и личности премьер-министра. Вместе с тем европейская проблема всегда будет, да и должна быть, предметом споров, в которых основные политические партии предлагают разные подходы. Когда я окидываю взглядом десятилетия, прошедшие с момента вступления Великобритании в ЕЭС в 1973 году, меня поражает та общность, которая была у всех британских правительств, включая и мое собственное. Значение ее, пожалуй, тем больше, чем очевиднее различия.

Возможно, это прозвучит банально, но мы действительно делали все от нас зависящее, чтобы отстоять в Европе британские национальные интересы, хотя и смотрели на них под разными углами. И все же, если кто-то из нас чего-то и добивался, то не более чем частичного изменения невыгодных условий нашего членства.

В 1972 году Тед Хит пошел на ограничение вылова рыбы, принял потрясающе расточительную ЕСХП и согласился на чрезмерно высокие финансовые взносы ради более существенных экономических выгод. Но рыбку из пруда вытащить так и не удалось, зато труда пришлось вложить предостаточно.

Что до меня, то я добилась фундаментального пересмотра размера наших финансовых взносов в Европу и, таким образом, устранила одну из основных проблем, с которой ни Теду, ни Джиму Каллагэну вслед за ним не удалось справиться. Финансовое бремя Великобритании тем не менее осталось и продолжает оставаться несправедливо большим. Усилия по реформированию ЕСХП и европейских финансов были успешными лишь отчасти. Суть единственной реальной попытки Великобритании создать в Европейском сообществе благоприятные рыночные условия – единый рынок – была в конечном итоге извращена европейской бюрократией. Партнеры Великобритании затем против нашей воли навязали Европе идею экономического и валютного союза.

Джон Мейджор, в какой-то мере из-за своего характера, а в какой-то – в силу обстоятельств его прихода на пост премьер-министра, пытался защищать интересы Великобритании, добиваясь отдельных исключений (по единой валюте, по социальному разделу), вместо того чтобы блокировать движение к федерализму, которое, я подозреваю, он не одобрял. Несмотря на это, Европейская комиссия упорно и довольно успешно навязывает британской промышленности нежелательное регулирование. Победа, которая, как казалось Джону, была одержана в Маастрихте в результате поддержки принципа «субсидиарности», предполагавшего, что высший орган власти не должен принимать решений по вопросам, которые могут быть решены на более низком уровне, на деле не привела к Европе, где власть принадлежит национальным правительствам. И никогда не приведет. Еще одно предательство.

Даже решительно проевропейское новое лейбористское правительство Тони Блэра столкнулось с тем, что его призывы к европейской «доброй воле» ничего не дают. От него по-прежнему требуют гармонизации налогообложения, а именно изменения ставок НДС, налогообложения компаний и горючего. А на подходе еще проблемы регулирования рынка труда и пограничного контроля. Попытка правительства Блэра улучшить свой проевропейский образ с помощью участия в европейских силах обороны была использована французами в качестве козыря в их антиамериканской игре, что поставило под удар стремление г-на Блэра – надеюсь искреннее – сохранить позицию Великобритании как надежного союзника Соединенных Штатов.

Анализируя эти процессы, нетрудно заметить, что любые уступки Великобритании или ее инициативы в Европе неизменно обращаются против первоначальных намерений и, в конечном итоге, против нее самой. Почерк, тон и характер британских правительств может меняться, но попытки установить модус вивенди с Европой в любой значимой сфере политики всегда заканчивались неудачей. Результат давали лишь серьезные угрозы разрыва, в частности мои в начале 80-х годов. Но даже они, хотя и приносили ощутимые победы, не могли и не могут изменить направления движения Европы в целом.

К тому же, а это в настоящий момент приобрело решающее значение, чем больше власти переходит от национальных государств к Брюсселю, тем сложнее отклонить или наложить вето на те новые меры, которые вредят нашим интересам. Например, постоянно растет число решений, принимаемых квалифицированным большинством голосов, а не единогласно. Вдобавок к этому ограничиваются наши возможности по формированию блокирующего меньшинства[330]. Что же касается так называемого Люксембургского компромисса, т. е. договоренности о возможности использования государством права вето в случае принципиальной угрозы его национальным интересам, то он, по всем признакам, ныне предан полному забвению[331].