Искусство уводить чужих жен

– Стойте, – сказал он, – а как мне дальше жить? Я же буду все время думать, что я друга убил.

Соня вскинула ресницы.

– А вы думайте, что сделали это для меня. И это будет такая жертва.

– Какая, блин, жертва? Ведь человек же, а не курица. Или, по-вашему, жизнь у человека забрать ничего не стоит?

– А по-вашему, Филечка, для другого можно делать только всякие пустячки?

Филипп почувствовал, что он проваливается в какую-то бездонную дыру, кончики пальцев у него стали ледяными, он схватил Соню за плечи и встряхнул.

– Скажите вы мне, бесчувственное существо, вам что, совсем не жалко Гошу?

И тут Соня подобралась, как перед прыжком, глаза ее блеснули, и, тяжело и мрачно глядя на Филиппа, она проговорила:

– Мне обоих жалко, да только муж ни в чем не виноват. А как, по-вашему?

– О-ох!

– Филечка, милый Филечка, Максик правда ни в чем не виноват, неужели же его убивать? А вы бы рады, да?

– Сонечка, милая Сонечка, а вы не думали, что можно никого не убивать?

– Думала, – с готовностью подтвердила Соня. – Я теперь совсем не сплю, все думаю. Только ничего не получается. Они меня друг другу не уступят. Я, Филя, по глазам вижу, что вы скажете, у вас глаза злые. Вы скажете, Филя, что надо убить меня. Фу, я угадала! – презрительно выцедила она сквозь зубы. – Вам ничего не стоит меня убить. Подумаешь – Сонетка! И Гоша себе новую найдет, и Максик… Только это совсем уже несправедливо. Ведь кому-то из них я должна достаться. Или все это, по-вашему, не из-за меня?

Филипп остановился и сказал, что сейчас он сойдет с ума, что дальше так продолжаться не может и что если Соня не прекратит…

– Значит, мне самой? Вы как хотите, Филя, а я этого от вас не ожидала.

И против воли погружаясь в этот чудовищный спор, Филипп принялся доказывать, что ему нельзя, невозможно, страшно убивать друга.

– Это стыдно! – крикнул он наконец, так что идущая впереди тетка обернулась и язвительно сказала:

– Видали, спохватился. Раньше стыдиться надо было!

– Значит, мне самой, – сказала Соня. – Ну и черт с вами!

Не доходя метров пятидесяти до дверей факультета, Гордеев увидел нового ректора. Лучась утренней улыбкой, ректор совершал сложные движения у ветхого факультетского крылечка. Плотно приставляя пятку к носку, он обошел приставными шагами трухлявый бетонированный порог, записал что-то, потом пошлейшей деревянной линейкой измерил высоту осыпающегося бетона. Филипп, было, задумался, отчего ему не хочется попадаться на глаза ректору (не водилось за ним решительно никаких достойных ректорского внимания грехов), но решительно себя одернул, суемыслие прекратил и тут же увидел студентку Мамай, которая стояла, прислонившись к неохватному тополю. Убогая осенняя листва с жестяным шуршанием выпадала из кроны, скукоженные листья пролетали перед Надиным лицом, она же не отрываясь смотрела на Гордеева, как будто ждала, когда он ощутит давление ее взора.

А Филипп не на шутку обрадовался и обрадовался еще больше, когда понял, что Надя его радость увидела. Он подставил ладонь падающему листу и поднес его Наде. Студентка Мамай с очень серьезным лицом листок взяла и поблагодарила.

– Скажите мне, Надежда, отчего никто не хочет идти мимо ректора? Что за опасения? Говорят, он очень приличный человек.

– У нас про человека еще и не такое скажут, – отозвалась Надя. Она сосредоточенно глядела себе в ладонь и осторожно раскручивала пойманный Филиппом листок. Наконец пересохшие жилочки не выдержали, и листок лопнул. – То-то и оно, – сказала Надежда и посмотрела на Филиппа.

– Филипп Юрьевич, – сказала она, стряхивая с ладони зелено-бурый прах. – Давайте разойдемся миром.

– Что за черт? – изумился Филипп. – С какой это стати нам расходиться миром, если мы не начали воевать?

– Вы шутите. Вы все шутите. Муж залез ко мне в черновики, и теперь у него, видите ли, идея: он боится, что теоретическое изучение супружеских измен перейдет в практическую фазу. Что вы на это скажете?

– Собачий бред! – сказал Филипп. – Не может ваш муж быть таким олухом.

– Так-так. Зря вы мне не поверили. Тогда слушайте. Милый Филипп Юрьевич, все это добром не кончится.

– Э-э, – махнул рукой Филипп, – сколько было студентов, и все, слава Богу, целы.

– Вам меня совсем не жалко, – сказала Надя. – Вы хотите, чтобы я сказала все до последней буковки. Так вот вам!

И Надя с неожиданной ясностью объявила Филиппу, что он и его друзья добром не кончат.