Искусство уводить чужих жен

В тот двор, куда смотрели окна супругов Родченко, Гордеев пришел не то чтобы помимо воли, но как-то для себя незаметно. Он сел на лавочку против фонтана с остатками гипсового ребенка и начал всматриваться. Закатное солнце набросило на окна слепящие пламенные драпировки, и нельзя было рассмотреть, задернуты ли портьеры на окнах, за которыми скрывалась Соня. А примета меж тем была верная. Стоило Софье остаться дома одной, как она немедленно задергивала занавеси и расхаживала по квартире нагишом. Макс бесился, требовал пристойности, много раз грозился сорвать портьеры, но поделать ничего не мог. Единственная уступка, которой добился Максим, – заслышав его звонок, Софья одевалась. Интересно было, что перипетии этой борьбы супруги от друзей не скрывали. Однажды, когда все четверо пили молодое вино в гостях у Макса и Сони и в который раз обсуждали внутриквартирное благочиние, Соня, развеселившись, рассказала об одной своей знакомой, которая, принимаясь за мытье окон (седьмой этаж, вид на Невский проспект), надевала наилучшее нижнее белье. При этом Сонина подруга говорила: «Представь, я падаю и вот – лежу. И все это ужасно, но Господь смотрит на меня и видит, что я готовилась. И все прохожие, и участковый смотрят и видят, что эта женщина из приличной семьи». – «При чем здесь это?» – спросил тогда Макс. «А при том, – сказала расшалившаяся и чуть опьяневшая Соня, – что я и без кружевных трусов всегда готова. Ну, скажи мне, муж, я ведь лучше любых кружев? Ага! Значит, я всегда готова, чтобы Бог меня к себе взял и увидел, как я у него хорошо получилась и как я за собой следила, чтобы не испортить его работу. А из окон падать необязательно».

Тут набежало закатное облачко, и стало видно, что портьеры задернуты. Филипп вошел в парадную, поднялся к знакомой двери и позвонил.

Оказалось, что и в самом деле Соня сидит под замком.

– Филя, милый, – сказала она, – не расстраивайтесь, – я все равно не могу ходить.

Гордеев рванул дверь.

– Ничего страшного, – поспешно сказала Соня, – мужчины уронили на меня кое-что из мебели. Я очень боюсь, Филя. Только Гоше не говорите. Они друг друга поубивают. А вы знаете что? Вы купите мне мороженого. Только обязательно смородиновое и две порции. Я не то чтобы есть хочу, а мне грустно.

Когда Филипп с мороженым в руках вошел во двор, Соня загремела задвижками, распахнула окно и выбросила привязанную к бельевой веревке сумку с Микки Маусом. Она проворно подняла мороженое, улыбнулась печально и затворилась в своем высоком тереме.

Филипп направился к дому, раздумывая о грядущем, и вдруг ощутил странную уверенность в том, что застань его сейчас Макс за передачей мороженого, ему бы не поздоровилось. Мысль и сама по себе была странная (ведь по доброй воле приходил к нему Макс накануне), но еще удивительней было то, что Филипп уверовал в нее сразу, без колебаний. И что-то было в этой уверенности оскорбительно и для Макса, и для Филиппа…

Шагов через пятьдесят размышления потекли по другому руслу. Филипп представил себе утреннюю паузу и Соню в ней. Тут бы сразу разрешились все его сомнения по поводу этой странной междоусобицы. Видение Софьи в утренней пустоте оказалось столь захватывающим, что Филипп зазевался и столкнулся с плотной встречной гражданкой. Приятные мысли разлетелись.

Когда Гордеев вошел домой, он был строг и деловит. Он открыл шкаф, вытащил из-под стопки простыней деньги, добежал до ларька и купил подержанный мобильник. Оставалось переправить его Соне, но сбивала с толку предполагаемая враждебность Макса. Ножей и кастетов, которыми вооружился Родченко, Филипп не боялся. Слишком это было устрашающе, слишком напоказ. Не боялся он и рукоприкладства, потому что от друга в таком состоянии грех не вытерпеть.

Но обезумевший от ревности Макс мог расхряпать мобильник, а связь с бедной Соней нужна была непременно, а денег на другую трубу не было. Он позвонил Кукольникову, но влюбленного дома не оказалось. В такой маете прошло два или три часа.

В восемь часов, когда в репродукторе завозились последние известия, ожил телефон. Замученный размышлениями, Гордеев не сразу понял, в чем дело. Наконец девичий голос в отчаянии проговорил:

– Я Надя, Надя Мамай!

И все стало на свои места.

– Вы любите приключения, Наденька? – лживым голосом спросил Гордеев.

Они встретились на «Чкаловской» через час.

Гордееву хватило терпения выслушать рассуждения мадам Мамай относительно будущей работы, кивками и улыбками обозначить свое согласие с трактовкой избранной темы и только потом увлечь студентку в подвальную кофейню на Большом. С минуту они глядели на проходящие по тротуару ноги, а Филипп решался. Наконец он поймал нетерпеливый блеск в глазах студентки и понял, что его слова о приключениях не забыты.