Искусство войны и кодекс самурая

Можно ли допустить, что другие достойнее тебя? Ведь человек ничего не достигнет в обучении, если он не обладает великой уверенностью в себе. Ему не принесут пользу никакие наставления, если он не направит свои усилия на служение клану. Однако, наше рвение подчас остывает, подобно чайнику, в котором заваривают чай, но есть средство предотвратить это. Для этого я следую четырем заповедям:

Не позволяй другим превзойти себя на Пути Самурая.

Всегда будь полезен своему хозяину.

Помни сыновний долг перед родителями.

Проявляй великое сострадание и помогай людям.

Если ты будешь произносить эти четыре заповеди каждое утро перед всеми божествами и буддами, твои силы удвоятся, и ты никогда не свернешь с избранного пути. Ты должен продвигаться к цели шаг за шагом, словно маленький червячок. Божества и будды тоже начинали с заповедей.

Перевод на русский Котенко Р.В., Мищенко А.А.

Юкио Мисима Хагакурэ Нюмон

Пролог: «Хагакурэ» и я

«Бал графа Орже» Раймона Радиге и «Собрание сочинений» Акинари Уэда

Духовные спутники нашей юности — это друзья и книги. Друзья обладают телом из плоти и крови и взрослеют вместе с нами. Увлечения одного периода жизни со временем ослабевают и уступают место другим устремлениям, которые человек делит с какими-то другими людьми. Нечто подобное можно сказать и о книгах. Иногда бывает, что мы перечитываем книгу, окрылявшую нас в детстве, и замечаем, что в наших глазах она потеряла яркость и привлекательность. Она становится для нас мертвой книгой, которую мы знаем только по воспоминаниям.

Однако основное различие между книгами и живыми людьми состоит в том, что книги остаются прежними, тогда как люди меняются. Даже если книга нашего детства долго валялась в пыли в старом чемодане, она свято хранит свою философию и характер. Принимая или отвергая книгу, читая или не читая ее, мы не можем ее изменить. Мы можем изменить только свое отношение к ней, и больше ничего.

Мое детство прошло в годы войны. В те Дни больше всего меня вдохновляла книга Раймона Радиге «Бал графа Орже». Это — шедевр классической литературы, который поставил своего автора в ряды великих мастеров французской прозы. Художественные Достоинства книги Радиге несомненны, но когда я едва ли мог их оценить. Книга Ритягивала меня необычной судьбой своего автора, который еще юношей, в двадцатилетнем возрасте, ушел из жизни, оставив миру свой шедевр. Тогда казалось, что мне тоже суждено пойти воевать и пасть в бою в ранней молодости, поэтому я легко отождествлял себя с автором книги. Почему-то он стал для меня идеалом, и его литературные достижения служили для меня ориентиром и вехой на пути, по которому мне в этой жизни суждено было пройти. Впоследствии мои литературные вкусы изменились. Вопреки своим ожиданиям, я дожил до конца войны, и тогда очарование романа Радиге для меня немного померкло.

Другой моей любимой книгой было «Собрание сочинений» Акинари Уэда, которое я носил с собой в бомбоубежище во время налетов авиации. Я до сих пор не могу понять, почему мне тогда так сильно нравился Акинари Уэда.

Возможно, в те дни я уже вынашивал в себе свой идеал японской литературы, и поэтому мне казалось близким глубокое уважение Акинари к прошлому и его исключительное мастерство в жанре рассказа, который, в исполнении Акинари, представлялся мне сверкающим самоцветом. Мое уважение к Акинари и Радиге не уменьшилось до настоящего времени, но постепенно эти авторы перестали быть моими постоянными спутниками.

Единственная и неповторимая книга для меня — «Хагакурэ»

И есть еще одна книга. Я имею в виду «Хагакурэ» Дзете Ямамото. Я начал читать ее во время войны и с тех пор всегда держу у себя на столе. Если вообще существует книга, к которой я постоянно обращался в течение последних двадцати лет, перечитывая к случаю тот или иной отрывок и всякий раз восхищаясь им, — то это «Хагакурэ». Между тем, подлинный свет «Хагакурэ» засиял во мне лишь после войны, когда популярность книги пошла на убыль, потому что люди больше не считали, что ее должен знать каждый. Видимо, «Хагакурэ» всегда окружают парадоксы. Так, во время войны была подобна источнику света в погожий летнтний день, но только в кромешной тьме слевоенной поры эта книга засияла во всей своей красе.

Вскоре после войны я написал свой первый роман. В это время вокруг меня набирали силу литературные течения новой эпохи Однако все то, что принято называть послевоенной литературой, не находило во мне отклика ни с интеллектуальной, ни с литературной точек зрения. Идеалы и устремления людей, которые в своей жизни исходили из чуждых мне философских принципов и проповедовали непонятные для меня эстетические ценности, не оказывали на меня никакого влияния, проносясь мимо, словно ветер.