Искусство вождения полка

20 сентября если немцы и пытались проявлять активность на этом участке фронта 10-й армии, то в самом скромном масштабе. Батареи III Сибирского корпуса, особенно в 13 час., очень удачно обрушились на большие квартиробиваки немцев перед фронтом 6-го Финляндского полка у с. Древеники и Бабичи, и частью разогнали их; очевидно, что немцы рассчитывали, что за ночь русские будут отброшены за р. Лошу, слишком близко надвинули главные силы к авангардам, остановившимся ранее, чем предполагалось, и расположились слишком по-домашнему в черте нашего действительного артиллерийского огня. Теперь они получили урок осторожности. Отчасти немцы в колоннах в этот день попадали под огонь наших батарей и вследствие рокировочных движений, которые были вынуждены спешно совершать остающиеся дивизии, чтобы обеспечить занятие участков дивизий, снятых на усиление конницы в районе Сморгонь – Вилейка. Снаряды были: к вечеру в батареях III Сибирского корпуса оставалось по 120 снарядов на орудие. Батареи молчали большую часть дня лишь за отсутствием целей. Это «отсутствие целей», казалось бы, категорически опровергает утверждение многих реляций и донесений различных полков, действовавших на этом участке, об энергичных атаках немцев 20 сентября.[93] У Задворников день кончался спокойно, и все наше внимание было привлечено на действия 7-го полка: на смену, как они назывались в штабе армии, на наступление, как говорили штаб дивизии и сам Марушевский. В действительности не было ни смены, ни наступления.

Некоторые офицеры в часы принудительной бессонницы на войне любили просиживать целыми часами с телефоном, приложенным к уху, и вслушиваться в различные отдаленные разговоры и сообщения, которые тихо и только отрывками долетали до них; уставала рука – телефонная трубка передавалась телефонисту, который вслух повторял все любопытное из подслушанного. Телефон отчасти выполнял роль радиоустановки. Посредством такого искусного использования телефона Чернышенко уже в четвертом часу утра 20 сентября оказался осведомленным о намеченной смене 7-й Сибирской дивизии и писал такую записку: «К-ру 28-го Сибирского полка. От командира II батальона 6 ф. с. п. Шлю для связи одного казака (конного разведчика. – А. С.) и для сведения сообщаю: предполагается что с рассветом 6-й (?) полк перейдет вперед на фронт д. д. Олесино – Древеники, о чем будет особое распоряжение. Прошу сообщить, имеется ли у вас какое-либо в подобном смысле распоряжение? Подполковник Чернышенко». Чернышенко сибиряки не оказали никакого доверия. Но вскоре после 8 ч. утра в Пломпяны, где находился штаб 28-го Сибирского полка, прибыл Марушевский и сообщил, что он со своим полком получил в 4 час. утра приказание – сменить 7-ю Сибирскую дивизию от г. дв. Олесино до Мешкуцы, о чем в 8 ч. 25 м. утра командир 28-го полка донес в штаб 7-й Сибирской дивизии.

7-я Сибирская дивизия не имела относительно смены никаких распоряжений от своего начальства. Ген. Флуга уменьшение глубины его группы, связанное с значительным сокращением числа дорог, которыми она могла пользоваться и которые шли параллельно его центру и правому флангу, совершенно не устраивало. Выяснить недоразумение в штабе 10-й армии не было возможности, так как штаб армии переезжал в этот день из Ошмян на ст. Листопады и возобновил работу лишь с полуночи на 21 сентября. Так вопрос о смене и повис в воздухе. Марушевский действовал весьма разумно, но отнюдь не напористо. Его 7-й полк тоже провел очень беспокойную ночь. Согнанный моей просьбой о помощи с квартиробивака у Марьянова, 7-й полк около 2 час. ночи переправился у с. Палоши за р. Лошу, и только что где-то облюбовал себе местечко для отдыха, как получил приказ штаба дивизии – идти сменять 7-ю Сибирскую дивизию. Марушевскому были подчинены и два полка 4-й Финляндской дивизий – 15-й и 16-й, представлявшие каждый не более 4 рот. Надо было вступить в командование ими; до рассвета сменить сибиряков все равно было трудно, и 7-й, 15-й и 16-й полки медленно потянулись на участок 7-й Сибирской дивизии. В действиях Марушевского в это утро, несмотря на разговоры о наступлении, сквозило желание, во избежание излишних потерь при смене днем, затянуть ее до вечера 20 сентября.

До Чернышенко, как и до капитана Р., долетели слухи о наступлении 3 полков Марушевского, и он сам имел возможность наблюдать их приближение. До сих пор он не сдавался ни на какие кляузы и давление, которое шло из 7-й Сибирской дивизии, и держал свой батальон в сухих окопах позади д. Мешкуцы. Но от Марушевского исходило своего рода – «всем, всем, всем – наступаю»; это «иду на вы» нужно было ему для того, чтобы замаскировать отсутствие действия, избежать принесения оперативно совершенно бесплодных жертв, которые могли бы вконец расстроить слабый 7-й полк; в полном отсутствии энергии у 15-го и 16-го полков Марушевский был уверен. Такой прием уже удался Марушевскому 15–16 сентября, когда мы вели бой у Тартака, а 7-й полк был двинут дня контратаки на участок не желавшей больше и обороняться 4-й Финляндской дивизии.