Другим видным командиром являлся подполковник Гроте-Де-Буко. Это был бесхитростный старик, перед войной лидский исправник, по своей доброй воле променявший свою спокойную полицейскую должность на тяжелую профессию – сначала командира роты, затем батальона. Добрая воля, благожелательность, достаточно крепкие нервы, а затем седина – производили на стрелков неотразимое впечатление. Солдаты еще не освободились от оков патриархальных представлений, для них дедушка Гроте являлся несомненным вождем-старейшиной; повиновались они ему с глубоким почтением и любовью, и после штурма офицеры I батальона рассказывали, как они наблюдали стрелков, хватающих дедушку в критическую минуту за фалды, прячущих его в воронку, закрывающих его своими телами. Молодость – сила, но в известной обстановке седая борода, приставленная к доброй голове, также является крупной моральной силой, при условии непосредственного соприкосновения с солдатско-крестьянской массой.
II батальоном командовал сначала Чернышенко – черный, широкий, приземистый. Ему не везло. В начале войны ему прострелили грудь, при мне – спину поперек, с некоторым повреждением спинного хребта. Вначале очень храбрый, он стал затем осторожным. Любимым его делом была маскировка. Сколько художества затрачивал он, чтобы стоящие рядом со штабом батальона патронные двуколки и лошади были укрыты от наблюдения с аэроплана! Не всегда он был достаточно находчив, хотя прекрасно знал детали пехотного ремесла. Его легко запугивало соседнее начальство. Он не всегда проявлял нужную жесткость к подчиненным. Все же он не был плох в иные критические минуты, когда все начинало бежать. Однако я испытал значительное удовлетворение, когда получил известие, что этот заслуженный офицер назначен командиром нашего запасного батальона, что избавляло меня от многих хлопот.
Его преемником был Васильев[22]
– порт-артурский георгиевский кавалер, человек с очень острой тактической сметкой, очень неглупый, но любитель посидеть за столом и выпить, и притом растративший уже часть своих нервов. В тактических вопросах, в трудных случаях я часто обращался к его консультации и раскаиваться мне не приходилось.Третьим батальоном командовал Борисенко. Полтора года он стоически подставлял свой лоб под пули, вынашивая идеал – получить должность заведующего хозяйством полка. Прекрасный хозяин, любовно относившийся к каждой повозке и лошади, разумный и строгий администратор, он на линии фронта видел одну Голгофу; бой его не интересовал, он плохо ориентировался, старался укрыть свою землянку и всегда ее устраивал тылом к немцам, на самом расстреле; в тактике он был решительно неудачник, но всегда стремился с достоинством выполнять свои нелюбимые обязанности. Между прочим, в его представлении твердо улеглась мысль, что место командира батальона – по середине расстояния между ротными командирами и командиром полка. В бою подойти к нему для меня было истинное мучение. Весной 1916 г. в лице его я получил образцового, заботливейшего заведующего хозяйством.
Его заместил подполковник Древинг, не раз временно командовавший полком, порядочный и во всех отношениях прекрасный офицер. Древинг оказывал мне существенную помощь в организационных вопросах и в вопросах строевого обучения, в которых он был выдающимся специалистом. Несчастье Древинга заключалось в том, что он вышел на войну заведующим хозяйством полка. А на этой должности нельзя быть произведенным за боевое отличие в следующий чин. Я предоставил на его усмотрение, когда он захочет променять свое спокойное место на трудную роль командира батальона. А у Древинга были нехорошие предчувствия. Он 7 месяцев колебался, наконец взял батальон, и в первом же бою под Красным, при форсировании р. Иквы, был сначала ранен в ногу, а когда начал перевязывать рану – убит. По крайней мере, и ему улыбнулось боевое счастье, так как он пал в десятке шагов по ту сторону взятых им австрийских окопов.
В лучшие дни, когда было много выздоровевших от ранений, я располагал 17 кадровыми офицерами – благополучие, совершенно исключительное по сравнению с другими полками. Некоторые из них были прекрасны, например Сережа Тимофеев, тонкий, стройный, красивый, которого всегда надо было удерживать от какой-нибудь глупости: например, прикинувшись дезертиром, он хочет идти на австрийский пост, чтобы неожиданно выхватить ручную гранату и увести австрийцев в плен. Тяжело раненый вначале войны, он был убит в один день с Древингом, в ближнем бою в селе Красном, где стреляли из каждого угла, окна, ямы и где он, вооруженный легкой тросточкой, прогуливался, посмеиваясь, вдоль своей роты.