Искусство выживания

Но работать чернорабочим долго я не смог. Уже через две недели у меня так болела спина, что невозможно было нормально разогнуть позвоночник. Через три недели я чувствовал себя так, словно меня отдубасили молотом, а через четыре понял, что если прямо сейчас не остановлюсь, то могу просто умереть на работе. И я решил больше не ходить на стройку, благо нам платили понедельный оклад. Расим продержался еще две недели и тоже решил бросить эту адскую работу. Мы снова оказались безработными.

Опять идти к дяде было глупо и некрасиво. Мы начали самостоятельно искать работу и очутились на базаре, где нам предложили продавать фрукты. Мне, лауреату премии Ленинского комсомола республики, и Расиму, окончившему Суриковское, – продавать на базаре фрукты и овощи! Мы гневно отказались, но позже поняли, что напрасно так выпендривались, – за прилавками порой стояли куда более заслуженные люди. Хотя к двухтысячному году все уже как-то устоялось и многие сумели найти себя в новой жизни, все равно на базарах можно было встретить и бывшего главного инженера, и бывшего старшего преподавателя, и даже бывшего сотрудника Гостелерадио. Там не могло быть только бывших чиновников, так как, даже уходя со своих постов, они уходили уже настолько «упакованными» и упитанными, что могли всю оставшуюся жизнь не работать, а покупать эти дорогие фрукты и овощи на любых рынках.

Нужно было устраивать свою жизнь. Расим нуждался в деньгах еще больше, чем я, так как пересылал основную часть денег старшему брату для матери. У меня хотя бы кое-что осталось после наших заработков в Турции, а он был практически на нуле.

Еще полтора месяца мы пытались устроиться в разных местах, и везде нам предлагали либо работу дворников, либо чернорабочих. Это понятно, никто не собирался брать нас актером Вахтанговского театра или художником для оформления праздничной Москвы. Но было ужасно обидно, что мы не можем нигде устроиться. Так продолжалось, пока мы не встретили Маира. К этому времени мы переехали из гостиницы в соседний район, где снимали однокомнатную квартиру на первом этаже без всяких удобств. Раньше это была, очевидно, комната вахтера, которую потом переделали в квартиру, чтобы сдавать ее таким приезжим, как мы. Мы платили за эту двенадцатиметровую комнату двести пятьдесят долларов на двоих и считали ее удобной квартирой. И потом нас позвал к себе Маир.

Он был горским евреем из Кубы, переехавшим в Москву еще в начале девяностых. Куба – это не остров рядом с Америкой, где столько лет правят братья Кастро, а город на севере Азербайджана, где живут горские евреи. Вместе со своими знакомыми Маир начал закупать машины в странах Европы и перегонять их в Россию. Конечно, закупалась откровенная рухлядь, уже отработанные машины, которые там продавались за гроши. Зато когда их пригоняли в страну, немного подправляли, перекрашивали, приводили в порядок, они становились вполне нормальными для эксплуатации, и их можно было продавать раз в десять дороже. Что они и делали.

Мы оба неплохо водили, у нас ведь были машины в те благословенные советские времена, когда мы могли позволить себе такую роскошь. В общем, не из чего было выбирать, и мы согласились. В первую поездку в Германию мы отправились с двумя опытными наставниками-украинцами, которые уже давно перегоняли автомобили. Все получилось даже лучше, чем мы предполагали. Довольно быстро удалось найти подержанные машины, в Европе это не проблема. Мы покупали их по такой дешевой цене, что я даже предложил Расиму самому заняться этим бизнесом. Но он честно признался, что у него нет столько денег и нам лучше не рисковать. Хотя у меня деньги были, я подсознательно всегда помнил наш неудачный эксперимент с кожей и согласился с Расимом.

Потом я часто думал о том, что Расим просто спас остатки моих денег, которые я так неразумно пытался потратить. Мы взяли четыре машины и поехали перегонять их через Польшу. Тогда Польша еще не входила в Шенгенскую зону, и нам пришлось платить пошлины сначала на немецко-польской, потом на польско-белорусской границе. Через Белоруссию мы прошли за один день. Украинцы рассказали нам, что в начале девяностых это был самый тяжелый отрезок пути. Из четырех машин обычно доходили две, остальные либо угонялись, либо отнимались, либо изымались. Называйте как вам больше нравится, но в любом случае они не доходили до места назначения. Банды орудовали в белорусских лесах, и считалось большой удачей, если все перегонщики возвращались домой живыми и невредимыми.

Все изменилось после того, как в Минске избрали президентом батьку Лукашенко. Над ним столько смеются в Москве, так издеваются, что можно подумать, будто нет более неудачливого и некомпетентного президента в Европе, чем он. На самом деле это далеко не так. Я не говорю об экономике или политике, я говорю о безопасности. После его прихода к власти все кардинально изменилось. Банды постепенно истреблялись и вытеснялись, и дорога через Белоруссию стала безопасной и спокойной.