Читаем Искусство жить полностью

— Я сама не своя, — еле слышно отвечала Принцесса. К ужасу своему, она заметила, что и ее руки теребят платье, хотя и не так судорожно, как руки отца.

Голова его то падала вперед, то моталась из стороны в сторону, рот широко раскрылся, как в агонии.

— Не теряй времени! — прохрипел он. — Будь милосердна! — И снова, только резче прежнего, голова старого Короля откинулась назад и тело забилось в конвульсиях. Слуги двинулись было к нему, но он так решительно замахал на них руками, что Принцесса затрепетала от страха. — У нас нет времени для жеманства! — крикнул он сдавленным голосом. Из носа его потекла струйка крови, которую он попытался втянуть в себя.

И тогда шкатулка в порыве любви и скорби воскликнула:

— Расскажи ему! Ради бога! Расскажи ему все! И дело с концом!

Король скосил глаза на шкатулку, потом снова устремил их на дочь.

— Хорошо, — сказала Принцесса, комкая и расправляя свое платье. И единым духом поведала отцу всю историю. Потом она сидела, бессмысленно уставясь на свои колени, и плакала, шмыгая носом и вздрагивая.

Король поник головой и ссутулился, отяжелевшие веки опустились. Совсем уже задыхаясь, он сказал:

— Иди к живописцу. Попроси его снять проклятие. Иначе мы погибли.

— Принцесса! — закричала картина таким голосом, какого Принцесса никогда прежде не слышала. — Он умирает! Подойди к нему! Скорее!

Принцесса без колебания повиновалась.

— Отец! Отец, во имя всего святого! — прошептала она. Вокруг нее столпились все слуги. В припадке безумия она вообразила, что стены комнаты загорелись. — Не умирай! — шептала она, но теперь, когда пламя вокруг нее уже бушевало, она поняла, зачем он к ней пришел. В этом пламени мести ее мозг будто раскрылся, и она узнала все мысли тех, кто находился в этой комнате. Но в следующее мгновение ослепительно белая вспышка заволокла ее сознание.

— Принцесса, — обратился к ней один из слуг, поднимая ее с пола с такой легкостью, словно она была невесома. — Мы обо всем позаботимся. Вам надо отдохнуть.

Иллюзия пожара мало-помалу рассеялась, и она, поддерживаемая слугами, смотрела на нечто слишком неподвижное, слишком умиротворенное, чтобы быть ее отцом. Вспомнились его странные слова: «Попроси его снять проклятие».

На следующий день после похорон Короля она отправилась к Влемку-живописцу.

9

Он так переменился, что она не сразу его узнала. Он сильно постарел, лицо его стало печальнее и выглядело таким добрым, что Принцесса или, вернее, Королева (теперь она правила страной) подумала: уж не привиделась ли ей их последняя встреча во сне? — встреча, когда он запрашивал безумные деньги за свои пустяковые картинки — грубо намалеванные пейзажи с коровами, переходящими ручей, хилые, блеклые златоцветы и незабудки, краснодневы и первоцветы или сусальные маленькие изображения животных — кошек, собак, медвежат, — все это было не серьезное искусство живописи, а скорее (в лучшем случае) злая пародия на него. Влемк и теперь писал все те же сюжеты, но разница была такая, что казалось, будто прошлые и новые картинки создавались разными художниками. Цветники были выписаны настолько тщательно и подробно, вплоть до отдельных травинок и насекомых, так живо напоминали о человеке, который их вырастил — какая-нибудь старушка или старик в брюках с подтяжками — возможно, бывший крестьянин или адвокат, решивший на закате дней украсить жизнь тех, кого он знал или не знал вовсе, — всех людей вообще, со всеми их горестями и печалями, — так тщателен был рисунок, так точно запечатлевал он всю красоту и печаль мира, что Королеве казалось: если закрыть глаза, то почувствуешь запах осенних листьев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Иностранная литература»

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза