Искусство жить и умирать

Но этого еще не случилось. Ты можешь сделать так, чтобы случилось, но если ты будешь продолжать верить в эти утешения, этого не случится. Эти утешения опасны, а так называемые святые продолжают давать их людям; это придуманные верования.

Верование – не знание; это нужно понять абсолютно ясно. Верование – это не знание. Верование – это только верование, заимствованное. И, да, оно утешает; человек продолжает двигаться. Иначе жизнь становится такой болью, что человек начинает думать о том, чтобы совершить самоубийство, или сходить с ума; это может быть невыносимо. Эти верования как буферы между вагонами: они смягчают удары. Они тебя защищают от слишком жестоких фактов жизни, обкладывают подушками.

Очередной способ бегства?

Очередной способ бегства. Но истина есть. Истина пылает пламенем в существе каждого, и в нее возможно войти; каждый способен в нее войти. Нужно только принять решение и набраться храбрости; нужно только начать немного над этим работать.

Если ты сможешь каждый день уделять час или два часа медитации, вскоре тебе не понадобится никаких верований. И когда человек знает, что стоит на твердой почве, тогда для него нет страха смерти, потому что нет самой смерти. Если смерти нет, как может быть страх?

Моя двенадцатимесячная дочь недавно умерла: я не могу понять, почему у нее была отнята жизнь.

Жизнь очень хрупка и случайна: в любой момент каждый может из нее уйти. Поэтому не беспокойся о том, что случилось; никакой причины нет. Все ответы, которые можно дать на твое «почему?», будут не более чем утешениями, чтобы так или иначе рационально объяснить то, что по своей природе таинственно, – но этими рациональными объяснениями мы помогаем себе утешиться. Я не заинтересован в том, чтобы кого-либо утешать, потому что это опасная игра – утешение. Она удерживает в окружении буферов.

Истина в том, что ребенок был жив, а теперь, внезапно, он больше не жив. Это должно заставить тебя понять подобное сну качество жизни. Жизнь соткана из вещества, называемого сном. Нам может сниться прекрасный сон, но его может нарушить любая мелочь – немного шума, и сон исчезает. Может быть, это был сладкий сон, и человек чувствует боль, и ему хочется закрыть глаза и продолжать видеть сон, но теперь ничего нельзя сделать.

Вместо того чтобы находить объяснения и утешения, всегда смотри на обнаженную истину. Это грустно, это больно, это ранит: видь это, видь, что это так, но никаким образом не пытайся перекрасить. Все объяснения и философии – не более чем попытки перекрасить вещи, которые не белы, которые очень темны и таинственны.

Когда приходят такие мгновения, они безмерно значительны, потому что в эти мгновения возможно пробуждение. Когда твой ребенок умирает, это такой шок: в этом шоке ты можешь проснуться, вместо того чтобы заплакать и упустить возможность. Через несколько дней шок больше не будет шоком; время лечит все. Через несколько лет ты забудешь об этом все. К концу твоей жизни это может выглядеть так, словно ты видела это в каком-то кинотеатре, или прочитала об этом в романе. В свое время все померкнет, превратится только в отдаленное эхо…

Поймай это прямо сейчас. Это мгновение, когда это может помочь тебе быть бдительной и пробужденной. Не упускай возможность; все утешения – это упущенные возможности.

Никогда не спрашивай, почему. В жизни нет никаких «почему», и в смерти нет никаких «почему». На это «почему» ответить нельзя – и нет необходимости отвечать. Жизнь – это не проблема, которую можно решить, – как и смерть. Жизнь и смерть – обе они части одной тайны, которая не знает ответа. Вопросительный знак пределен и окончателен.

Поэтому все, что можно сделать в таких ситуациях, – человек должен проснуться, потому что эти шоки могут стать прорывами. Мышление останавливается. Шок так силен, что ум мутится. Ничто не кажется осмысленным; кажется, все потеряно. Человек чувствует себя полным незнакомцем, посторонним… вырванным с корнем. Это безмерно значительные моменты; это моменты, когда ты можешь войти в новое измерение. И смерть – одна из величайших дверей, которые открываются в божественное. Когда кто-то умирает, кто-то настолько близкий, как ребенок для матери, это почти что смерть тебя самой… словно ты сама умерла. И часть тебя умерла.

Просто видь, что жизнь – это сон, и все в ней рано или поздно исчезнет: прах вернется в прах. Ничто здесь не остается вечно. Мы не можем построить здесь свой дом. Это караван-сарай, остановка на ночлег, и утром мы будем двигаться дальше. Но есть одно, что постоянно и есть всегда, – и это твое наблюдение, твое свидетельствование. Все остальное исчезает, все остальное приходит и уходит; остается только свидетельствование.