Искусство

Отойдя немного от пережитого, Эрик развернулся и двинул по улице. Провожаемый мягким лунным светом, стелющимся по земле, он шел по засыпающему Санто-Доминго, думая о том, что теперь ему придется добираться до отеля пешком. Знать бы еще, в какую сторону идти. Успокоил себя мыслью о том, что хоть жизнь сохранил. Успокоил на время, ибо понимал, что осадок от того, что произошло, останется с ним, если и не навсегда, то надолго уж точно.

Добраться до отеля на своих двух Эрику не пришлось. Минуту спустя увидел такси, предложил водителю расплатиться в отеле, благо деньги у Эрика были. То, что забрали гаитяне, было малой каплей по сравнению с тем, что осталось. Поэтому заплатить за такси до Бока Чики он мог и смог, когда оказался в номере отеля. Наконец-то мог почувствовать себя в безопасности. О том, что произошло, никому ничего не сказал. Не видел смысла. Деньги все равно не вернешь.

Взял из бара бутылку рома, налил немного напитка в стакан и выпил, успокаивая нервы. Мыслями то и дело возвращался в прошлое, словно привязан был к нему. Принял холодный душ. Взбодрился немного, вернулся в комнату и вновь наполнил стакан ромом. Достал из рюкзака ноутбук, включил. Пока система загружалась, успел сделать еще два глотка из стакана, затем зашел в скайп, решив пообщаться с Виллемом, но того онлайн не оказалось. Хотел, было, выйти, но заметил статус онлайн у Мелани. Подумал, не написать ли пару строк, но передумал. Зачем? Когда они расставались с Мелани, у девушки не было никакого желания продолжать с ним общение. С чего это вдруг оно могло появиться сейчас? Их отношения – это уже прошлое. Так пусть они и останутся там.

Эрик вышел из скайпа. Налил себе еще рома и выпил. Затем еще, точно хотел количеством алкоголя залить воспоминания об ограблении, вновь посетившие его сознание. Когда же пить больше не было ни сил, ни желания, повалился на кровать и уснул, разом оборвав связь и с прошлым, и с настоящим, и с будущим, устремившись в страну пустых фантазий и несбыточных иллюзий.

Глава 20

Эрик склонился над ее обнаженной грудью, вдыхая запах ее кожи. Закрыл глаза. На губах сама собой появилась улыбка. Как давно он этого хотел. Вернуться в свою стихию. Делать то, что любишь делать больше всего.

Эрик прижался губами к коже на груди девушки. Едва. Казалось, даже легкий ветерок способен разорвать эту столь непрочную связь. Ладонь отправилась в свой путь по телу Эстефани.

Они встретились еще два раза, прежде чем девушка оказалась в его номере. Ее даже не нужно было упрашивать. Казалось, она сама этого хотела. Называла его «mi amor», «mi vida», «mi novio»[52], а он лишь улыбался. Нет. Не смеялся над ее наивностью. Всего лишь улыбался той внутренней простоте, что таилась у нее в груди и манила его, манила, обещая блаженство. И он получил это блаженство…

На губах играла улыбка, а ногти мягко скребли кожу ее тела. Поцелуй украсил ее сосок. Второй – шею. Будто ведомый кем-то или чем-то, Эрик точно парил над телом Эстефани, даря ему ласку, заботу, внимание, прокладывая дорожку к тому заветному, что пряталось где-то глубоко внутри девушки, но с каждой новой минутой все больше проявляясь в этом мире.

Стон потревожил тишину номера, ласковой песней касаясь слуха Эрика, ублажая его, словно одалиска[53] своего господина, наполняя грудь удовлетворением, сердце радостью.

У нее было великолепное тело. Высокая большая грудь. Узкая талия. Чуть выпирающие назад аппетитные ягодицы. Такое тело приятно ласкать, хотя Эрику было приятно ласкать любое женское тело. Конечно, его эстетическому вкусу европейца хотелось видеть перед собой стандарт «90–60–90», но Искусству, живущему внутри него, было плевать на стандарты, так как его интересовало то, что не имеет стандартов – внутренний мир женщины.

И все же Эрику было приятно ласкать именно тело Эстефани. Может, потому, что соскучился по женскому телу. Или, быть может, потому, что чувствовал, что внутри него находится что-то особенно восхитительное, что-то, что способно подарить ему рай на этой планете.

Ее тело задрожало знакомой дрожью, когда он вошел в нее. Отозвалось сладкой истомой в его теле. Рай наступил. Открыл перед ним свои врата, впустил внутрь, внутрь ее тела. Комната наполнилась приглушенными стонами и всхлипами. Прерывистое дыхание обоих давно сменило спокойное и ровное. Тела покрылись капельками пота, словно поляна утренней росой. Внутренний мир доминиканки, страстный и чувственный, открылся перед ним, явив свою неземную красоту, красоту столь невероятную, что даже боги не смели мечтать о ней, боясь опорочить ее своим несовершенством.

Если бы Эрик был способен захлебнуться от счастья, он бы захлебнулся, настолько чувственным оказался внутренний мир Эстефани. Если таков внутренний мир всех доминиканок, тогда он не успокоится, пока не насладится им сполна.