Искуство учиться

В самые тяжелые времена моя мама всегда становилась семейным якорем, удерживавшим нашу семью на плаву, пока тучи не рассеивались. Когда я был маленьким, она прижималась ко мне своей мягкой щекой, напоминая о том, что полоса неудач рано или поздно пройдет. Мне не надо было рассказывать ей о том, что я чувствую, она и сама всегда это знала. Моя мама — самый великий человек из всех, кого я знал. Она блестящая, любящая женщина, сочувствующая и мудрая, ее свет до сих пор освещает мой путь. Исполненная спокойной силы, бесконечного милосердия, невероятно самоотверженная, она всегда побуждала меня следовать велениям своего сердца, даже если это уводило меня далеко в сторону или могло втравить в какое-нибудь рискованное предприятие. Кроме того, она отличается редким мужеством (что иногда меня просто пугает) — например, способна встретиться лицом к лицу с двухсоткилограммовыми акулами на большой глубине, ловить на поддев мечущегося из стороны в сторону голубого марлина, укротить девятисоткилограммового дикого жеребца, разнять уличную драку, а также держать в узде папу и меня. Она оставалась неколебимым бастионом спокойствия среди всех бурь, сотрясавших нашу семью: поднимала и утешала, если мы падали, возвращала на верный путь, когда нас увлекали в сторону амбиции, крепко обнимала, когда слезы лились из глаз. Моя мама — это мой герой. Без нее моя жизнь просто распалась бы на части.

У моего отца совершенно другой характер. Он терпимый, эмоциональный, нестандартный (представьте себе нечто среднее между Вуди Алленом и Ларри Дэвидом[6] по духу авантюризма) и преданный отец, ставший моим лучшим другом с самого первого дня. Невозможно сосчитать, сколько часов мы провели вместе, играя в баскетбол, ходя на футбольные и бейсбольные матчи, наблюдая океанский горизонт в поисках птиц, собирающихся над косяками рыбы, посещая шахматные турниры, а потом и турниры по боевым единоборствам, проводившиеся по всему миру. Мы были отличной командой с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, жили одними надеждами и стремлениями, а в какой-то степени и одними эмоциями. Не важно, как далеко в будущее мы стремились заглянуть, но наше самочувствие очень часто зависело от моих спортивных результатов. От этого никуда не деться. После победы на крупном турнире все становилось прекрасно и не было пределов счастью. Если я играл плохо, все вокруг погружалось в тень, а все наши мечты казались абсурдными.

Это правда, что я играл, зная, что сердце отца бьется так же бешено, как и мое собственное, — но знал и то, что он любит меня независимо от моих побед или поражений. Вполне возможно, некоторым психологам не понравится такая созависимость отца и сына, но, если вы стремитесь покорить вершину, можно и выйти за рамки традиционных представлений. Бывали большие турниры, тяжелые климатические условия, завершающие усилия, для которых отчаянно требовались все силы и вдохновение, какие только можно было мобилизовать, а затем требовалось еще вернуться в нормальное состояние. Одно можно утверждать наверняка: при любых обстоятельствах отец всегда был на моей стороне, на все сто процентов.

Отдохнув месяц на Бимини, мой отец развил бурную деятельность и организовал матч между мной и лучшим игроком острова. Он боялся, что я слишком долго не практикуюсь в игре, а кроме того, ему просто не терпелось опять посмотреть, как я играю. Я не так уж стремился принять участие в этом матче — предпочитал рыбачить и нырять за лобстерами. Шахматы все еще казались мне тяжелым бременем, но идея чемпионата Бимини казалась безопасной и увлекательной. Мы выяснили, кто этот парень, и назначили ему встречу в баре. У него был золотой зуб, а с шеи свисала огромная золотая цепь до самой доски — и то и другое, по всей видимости, осталось со времен торговли наркотиками. Потребовалось несколько минут, чтобы войти в игру, но затем я возродился, и старая любовь вернулась. Снова пришло чувство неизбежности, будто шахматы — часть меня, от которой невозможно избавиться. Мой восьмилетний характер этим летом закалился — я не хотел проигрывать.

Когда осенью я вернулся домой, Брюс был занят сдачей книги в печать, и на меня у него времени не оставалось. Он отменял одно занятие за другим, что стало для меня тяжелым ударом. Я проиграл, и мой учитель больше не любит меня. Так мне казалось. Когда мы все же встречались, его мысли блуждали где-то далеко и занятия оказывались сухими и отчужденными. Наверное, он был чрезвычайно занят, но я очень нуждался в нем.