Ислам и политика: Сборник статей

Если кто еще не забыл марксизм, то он может сказать, что это подход марксистский. Бытие определяет сознание, или, в иной формулировке, базис (материальные условия бытия, социально-экономические отношения) определяет надстройку (властные отношения, системы идей, в том числе религиозных и так далее). Но метафора прикрытия предполагает отделенность того, чем прикрывают (или прикрываются) от того, что прикрывают, тогда как марксистский подход предполагал бы наличие некой слитности или, в терминах марксизма, диалектического единства базисных и надстроечных процессов, отношений.

Но в том-то и дело, что рассматриваемый период (конец 1970-х – начало 1980-х годов) стал для советского коммунистического руководства временем разочарования в марксизме (коммунизме) как мобилизующей системе представлений и норм, во всяком случае как системы, подходящей для стран и народов Востока. И как раз исламская революция 1978–1979 годов в Иране стала тем шоком, который заставил изменить отношение к пригодности коммунизма для Востока – принять его непригодность и одновременно признать едва ли не монопольную пригодность для этого региона ислама в качестве мобилизующей системы. Сравнение так называемого антиимпериалистического (читай: антиамериканского) потенциала коммунистических групп (Народной партии Ирана «Туде»), с одной стороны, и исламского движения в Иране – с другой, демонстрировало ничтожность первого – сотни, максимум тысячи участников демонстраций и – буквально потрясающую воображение силу второго – миллионные манифестации, свержение режима династии Пехлеви, располагавшего мощной репрессивной машиной; вызов, брошенный крупнейшей державе мира – Соединенным Штатам, и победа над ней.

Практически не осталось свидетельств этой переориентации, тем более что она осуществлялась по правилам эпохи – скрытно, засекречено, с использованием двойного языка. Да наверняка и не было никаких официальных решений на сей счет. Впрочем, что-то восстанавливается по публикациям того периода, нынешним воспоминаниям активных участников тогдашних событий³.

Обоснование переориентации заключалось в уверенности, что «ислам остается сильным средством воздействия на широкие массы верующих, особенно там, где высок процент неграмотности, где менее всего развиты социально-экономические структуры и высока степень эксплуатации людей»⁴. Одной из тайн этой переориентации является введение в Афганистан в декабре 1979 года ограниченного воинского контингента – не само введение, а свержение и уничтожение советскими спецподразделениями режима Хафизуллы Амина, что могло быть сделано только по команде с самого-самого «верха». При том, что, по опубликованным воспоминаниям непосредственных организаторов и участников этой операции известно, как происходил штурм президентского дворца в Кабуле и ликвидация тогдашнего афганского лидера; остается вопрос, почему и зачем это было сделано?⁵ По всему получается, что Советский Союз, стремясь «поправить» исторический процесс, выступил в роли охранителя традиционных отношений, групп, представлений, в первую очередь ислама. Складывается впечатление, что в Афганистане стремились создать исламское движение по типу хомейнистского, победившего в соседнем Иране, но улучшенное по сравнению с ним – контролируемое зависимой от Советского Союза партией (очищенной от «левых уклонистов» НДПА)⁶.

Эти действия были практической реализацией такого подхода к исламу, который является полной антитезой охарактеризованной выше эпифеноменизации ислама, то есть утверждению его несущественности в тех общественно-политических движениях, которые маркируют себя в качестве исламских. Этот второй подход, наоборот, заключался в принятии эссенциальности (сущностности) ислама для происходящего в особом, «третьем» мире – «там, где высок процент неграмотности, где менее всего развиты социально-политические структуры и высока степень эксплуатации людей». В этом «третьем» мире выделяется его часть – исламский мир, сущностной характеристикой которого оказывается именно ислам⁷.