Ислам и Запад

Но то, что началось как политическая распря, с течением времени приобрело совершенно иной характер. Возникли правовые различия, которые в общем второстепенны и по большей части ничуть не глубже различий между суннитскими юридическими школами. Возникли доктринальные разногласия, которые в более широкой перспективе, пожалуй, также второстепенны. Гораздо более значимы психологические и эмоциональные различия, различия в настрое и отношении, обусловленные противоположным историческим опытом тех, что были суннитами, и тех, что были шиитами.

Говорят, что аятолла Хомейни следующим образом определял отличие суннитов от шиитов: сунниты в целом были квиетистами, в теории и на практике исповедовавшие подчинение власти, какой бы преступной и деспотической она ни была, тогда как шииты олицетворяли принцип сопротивления и оппозиции, стремления свергнуть незаконное или тираническое правление. Это слишком упрощенный взгляд на вещи: квиетистские и активистские группы, отдельные личности и учения встречаются и среди суннитов, и среди шиитов; шиизм, пожалуй, достигает высшей формы квиетизма в учении шакиййи, согласно которому можно не только подчиняться незаконной власти, но также притворяться согласным и скрывать свои истинные взгляды, если это необходимо для выживания. Тем не менее в высказывании аятоллы есть немалая доля истины. При всей упрощенности оно не ложно и может оказаться полезным для того, чтобы потщательнее сравнить два аспекта исламской традиции — радикальный и конформистский.

С самого начала были те, кто считал, что Абу Бакр, первый халиф, — не лучший кандидат на эту должность; другие заходили еще дальше и клеймили его как узурпатора. Многие из них видели в Али ибн Аби Талибе — родиче Пророка, муже его дочери Фатимы и отце его внуков — истинного и единственно законного преемника. Быстрый рост мусульманских государства и общины благодаря завоеваниям и обращению иноверцев в ислам ложился тяжелым бременем на народ, и многие уверились, что ислам сошел с верного пути и мусульман ведут обратно к язычеству и несправедливости, от которых Пророк был послан спасти их. Приверженцам подобных взглядов правящие халифы чем дальше, тем больше казались тиранами и узурпаторами, тогда как притязания родичей Пророка, воплощенные сначала в Али, а затем в его потомках, выражали надежды и чаяния многих на то, что существующий растленный строй будет свергнут и все вернется к чистому, истинному изначальному исламу.

Шииты видели себя внутриисламской оппозицией, защитниками угнетенных, обличителями и противниками привилегий и власти. Мусульмане-сунниты в целом стояли за статус-кво, за поддержание существующего политического, социального и, в особенности, религиозного строя, и для такой позиции у них были доктринальные основания. После смерти Пророка и исполнения явленного ему откровения божественное водительство, по верованиям суннитов, перешло от Пророка к мусульманской общине в целом. Согласно часто приводимому изречению Пророка, «Бог не допустит моих людей сойтись на заблуждении»[129]. Воплощенное в этом высказывании понятие консенсуса было руководящим принципом суннитского богословия и правоведения, включая политические и конституционные положения священного закона (шариата). Поэтому история для суннитов глубоко важна, так как опыт суннитской общины являет собой выработку божественного предначертания для человечества. В другом часто приводимом изречении Пророк призывает верующего «не отделять себя от общины»[130]. Это придает особую, прямо-таки богословскую, ценность прецеденту и традиции и возводит конформизм и подчинение в ранг основополагающих религиозных обязательств.

В принципе шиитская философия прямо противоположна. После кончины Пророка и в еще большей степени после убийства Али тридцатью годами позже, история, по мнению шиитов, свернула не туда, и мусульманская община с тех самых пор, так сказать, жила во грехе. Для суннитов подчинение власти есть божественная заповедь, теряющая сила только в редких, исключительных, случаях. Для шиитов повиновение существующей власти есть политическая необходимость, и подчиняться следует лишь до тех пор, пока власть того заслуживает, не дольше.