Ислам и Запад

Критика востоковедения поднимает и некоторые действительно существующие проблемы. Некоторые критики утверждали, что ведущий принцип востоковедных исследований гласит «знание — сила», а востоковеды стремились узнать восточные народы, чтобы властвовать над ними, находясь прямо или, как снисходительно признает Абдель-Малек, объективно (то есть «косвенно» в марксистском понимании) на службе у империализма. Несомненно, некоторые востоковеды, объективно или субъективно, служили колониальному господству или получали от него определенную выгоду. Но объяснять таким образом существование востоковедения как науки абсурдно. Если погоня за властью через знание была единственным или пусть даже основным побудительным мотивом востоковедов, то почему же изучение арабского языка и ислама началось в Европе за много веков до того, как мусульманские завоеватели были вытеснены с восточно- и западноевропейской земли и европейцы перешли в контрнаступление? Почему эти науки процветали в тех европейских странах, которые никогда не принимали участия в колониальном господстве над арабским миром и тем не менее внесли в его изучение не меньший, если не больший, вклад, чем англичане и французы? И почему западные ученые уделяли столько сил раскопкам и дешифровке памятников древних ближневосточных цивилизаций, давно забытых у себя на родине?

Еще одно обвинение против ориенталистов состоит в том, что они предвзяты и даже изначально враждебны по отношению к изучаемым народам. Никому не придет в голову отрицать, что ученые, как и все люди, иногда бывают пристрастны, хотя они скорее склонны идеализировать предмет своего изучения, чем наоборот. Водораздел пролегает между тем, кто осознает свою пристрастность и старается делать на нее поправку, и тем, кто дает ей полную волю. (Обвинения в культурной предвзятости и скрытых политических мотивах были бы более правдоподобны, если бы обвинители не выдавали на этот счет самим себе и марксистско-ленинской науке полную индульгенцию.)

За вопросом о пристрастности стоит более обширная эпистемологическая проблема того, насколько ученые из одного общества могут изучать и интерпретировать творения другого. Обвинители жалуются на стереотипы и поверхностные обобщения. Шаблонные предубеждения не только относительно других культур, восточных или каких-либо еще, но и относительно других народов, рас, церквей, классов, профессий, поколений и практически любых групп, которые удостаиваются в упоминания в данном обществе, конечно, существуют. От них не свободны и востоковеды, и их обвинители, но преимущество первых в том, что им свойственна четкость и дисциплина ума.

Важнейший вопрос, менее всего поминаемый нынешней волной критики, — это вопрос о научных достоинствах, даже о научной обоснованности востоковедных выводов. Антиориенталисты предусмотрительно почти не касаются этого вопроса и уделяют очень мало внимания научным трудам ученых, чьи предполагаемые взгляды, побуждения и цели составляют основную тему антивостоковедной кампании. Научная критика востоковедной науки — законная и, более того, необходимая, неотъемлемая часть востоковедения. По счастью, такая критика ведется непрерывно — не критика востоковедения, что было бы бессмысленно, а критика исследований и выводов отдельных ученых или научных школ. Самой жесткой и проницательной критикой востоковедения, как и любой другой науки, была и остается критика коллег-ученых, особенно, хотя и не обязательно, работающих в той же области.

Глава 7 Чужая история

В своем знаменитом мистическом стихотворении «Локсли Холл», написанном в 1842 году, английский поэт Теннисон выражает вполне расхожий в то время взгляд на европейскую и восточную историю: «Полстолетия Европы лучше, чем катайский цикл». «Катай» — это, разумеется, Китай, а «китайский цикл» означает, что история Китая, при всей своей древности, состоит лишь из бесцельных повторов. В Европе же, напротив, происходят, и притом быстро, важные события.

Теннисон был далеко не одинок в таком восприятии восточной истории, широко (чтобы не сказать «неизменно») представленном в произведениях европейских авторов XIX века. Позволю себе привести еще всего один пример из энциклики Immortale Dei, изданной папой Львом XIII 1 ноября 1885 года, где он поздравляет христианскую Европу с тем, что она «приручила варварские народы и вывела их из дикости к цивилизации» и с тем, что она «вождь и учитель народов» по части прогресса, свободы и облегчения людских несчастий посредством мудрых и благотворных установлений. Энциклика, понятно, видит причину достижений Европы в том, что европейцы исповедуют истинную веру, тогда как все остальные лишены этого преимущества. Теннисон, писавший на полвека раньше, видел более приземленные причины превосходства Европы «в пароходах, железных дорогах и мыслях, потрясающих человечество», а также, что более примечательно, предвосхитил, что главным достижением будет «парламент человека, союз человечества».