Исландская карта. Русский аркан

На взгляд Лопухина, Токио вовсе не был красив, особенно окраина: узкие кривые улочки, одноэтажные домишки с крышами из дранки, обмазанной глиной, грязные воды ленивой Сумидогавы… Но, во-первых, о вкусах не спорят, а во-вторых, вдали, в центре города различалось нечто более примечательное: современные каменные дома, утонувшие в парковой зелени монастыри с высокими пагодами и, конечно, комплекс зданий и садов императорской резиденции.

На пустыре было тесно от людей. Многие зеваки стояли на улицах, раскрыв рты, некоторые лезли на крыши. Там и сям мелькали мундиры полицейских.

Крики восторга заглушили оркестр. Гжатский улыбался — сегодня он был триумфатором. Граф оглянулся на вышку — Еропка стоял на площадке, как было приказано, но ясно было, что приказ глупый — кто услышал бы свисток при таком гвалте?

— А там что за люди? — указал Лопухин. — Солдаты?

— Пожарные, — кратко ответил Иманиши.

— На случай, если мы упадем на город? Предусмотрительно.

Иманиши не уловил едва заметной иронии. Или сделал вид, что не уловил.

— Благодарю за незаслуженную мной похвалу. Наши города легко горят, особенно в жаркое время года.

Ответ был исчерпывающим. Оставалось лишь надеяться, что пожарные с их ведрами и баграми сегодня не понадобятся.

Цесаревич вел себя тихо — просто стоял, вцепившись пальцами в борт гондолы. Щелкнул затвор фотографического аппарата — Гжатский снимал толпу внизу. Негромко лязгнул механизм перезаряжания фотопластинок.

— Ишь, как радуются! — сказал довольный лейтенант. — Сделаю круг с набором высоты, а потом пойдем над Токио.

Дирижабль величественно разворачивался. По крышам домиков, по узким улочкам медленно плыла его гигантская тень.

— Против ветра все-таки плохо тянем, — покачал головой Гжатский. — Движок слабый. А помощнее поставить — это же сразу вес уве…

Он не договорил. Грохот выстрела… Крики… Шипение пробитого баллона…

— Вон там! — крикнул Лопухин, указывая пальцем на вскипевший вдруг край толпы. — Лейтенант, дагерротипируйте! Скорее!

Гжатский захлопотал вокруг своего двенадцатизарядного фотографического чудовища. Щелкнул затвор.

— Еще! Не жалеть пластинок!

Внутри аппарата лязгнул механизм перезаряжания. Новый щелчок — и новый лязг.

— Вон, вон побежал! — закричал цесаревич, опасно перегибаясь через борт гондолы.

Действительно: одинокая человеческая фигурка, похожая с высоты на паучка, быстро-быстро перемещалась в сторону убогих домишек. За ней гнались японские полицейские и русские морские пехотинцы, им мешала разбегающаяся толпа.

Фотографический аппарат лязгал и щелкал до тех пор, пока бегущий не скрылся в проулке. Внизу захлопали револьверные выстрелы.

— Хотел бы я знать, почему мы не горим и не падаем, — задумчиво произнес Лопухин, посмотрев вверх. — Дырка же.

И верно: оболочка дирижабля, только что тугая, как хорошо набитая колбасная кишка, заметно сморщилась. Дирижабль, однако, не горел и не пытался упасть. Более того, он, кажется, продолжал набирать высоту! Ровно пыхтел паровой двигатель, исправно крутился воздушный винт.

— Пуля была, вероятно, зажигательная, — пояснил граф.

— Почему? — захлопал глазами Михаил Константинович.

— А потому, ваше императорское высочество, что смастерить простейшую зажигательную пулю способен и ребенок. Высверлить углубление в донце, набить его головками от серных спичек на клею… что тут сложного? Японцы — сметливый народ, уж верно догадались бы. Не понимаю…

— Баллонет пробило, — весело доложил Гжатский, в свою очередь придирчиво осмотрев оболочку, — а баллоны с водородом целы! Нам везет!

— Везет дуракам, — оборвал его граф. — Поздравляю с этим званием всех нас. Нельзя ли подняться повыше?

— Насколько?

— Скажем, на две версты. Чтобы оказаться вне досягаемости ружейного огня. Откуда следует, что покушавшийся был одиночкой? Сейчас нас не то что пулей — стрелой достанут.

Гжатский задумчиво кусал губы.

— Можно попытаться, — сказал он без энтузиазма. — Но только подъем будет проходить медленно. Разве что отвернуть на время от города? Ради безопасности?

— Вот и отверните. Вон туда, к северу.

— Да, но…

— Какие еще могут быть «но»?

— На двух верстах высоты будет холодно. Его императорское высочество…

— Потерпит! — отрезал Лопухин, даже не взглянув на нахохлившегося цесаревича. — Лучше продрогнуть, чем сгореть. У вас еще что-то?

— Так точно-с. — Растерянный Гжатский мялся. — Я предполагал, что мы пройдем низко над императорским дворцом… При большой высоте зрительный эффект будет совсем не тот…

— Ничего. Полагаю, у микадо найдется подзорная труба. Вверх, господин лейтенант, вверх! На малой высоте нас только слепой не продырявит.

И как в воду глядел! Не успел толстый кабачок дирижабля величественно развернуться, как снизу грохнул еще один выстрел. Секундой раньше баллон вздрогнул и зашипел, как змея, которой наступили на хвост.

Смысл этого шипения мигом дошел до каждого. Иманиши лишь мельком взглянул наверх и тотчас опасно перегнулся через борт гондолы — надеялся, видно, высмотреть, откуда был сделан второй выстрел. Лопухин придержал его за портупею. Цесаревич взвизгнул.