Исландская карта

Однако он плыл, не собираясь сдаваться. Сначала – за ушедшей далеко вперед «Санта-Марией». Потом, когда судно повернуло, он не поплыл наперерез в безнадежной попытке спастись. Странная идея овладела им. Может быть, то, что не удалось трем кораблям с маловерными экипажами, удастся одному искренне верящему в успех пловцу? Ведь должна же лежать земля на западе, должна!

Восток был черен, как тело мавра, но еще светился закат. Ошибиться направлением было невозможно. А когда совсем стемнеет, любой моряк найдет верный путь по звездам.

В положенный срок зажглись созвездия. Адмирал моря Океана плыл, теряя силы, и знал, что не увидит рассвета. Но он упорно плыл на запад, ища землю, к которой не приблизился и на половину пути.

Никто не знает, что пресекло его жизнь – усталость или акулья пасть. Но догадывался ли он в миг последнего отчаяния о том, что пройдет еще без малого век, прежде чем море Мрака, иначе называемое Великой Атлантикой, будет наконец-то пересечено с востока на запад?

Вряд ли.

Глава первая, в которой появляется Нил с Енисея, граф Лопухин получает новое задание, а Еропка приходит в ужас

– Сто-о-ой!.. Держи-и-и!..

Крик взбудоражил мирную улицу. Прохожие начали оглядываться. Кое-где к оконным стеклам прилипли физиономии обывателей.

Когда начинают драть глотку, выкрикивая такие слова, да еще орут на всю улицу, дело ясное: начинается погоня за вором, и притом за неловким вором, скравшим что-то мелкое и не вовремя попавшимся на глаза приказчику. Почему мелкое? Потому что на Рогожском Валу нет крупной торговли. Первые этажи неказистых двухэтажных домиков, поставленных встык друг к другу, заняты хлебными, керосиновыми, скобяными и прочими лавками, недостойными важного наименования «магазин». Здесь не купцы, а купчики, по крайней мере по виду. Блеск им чужд. Иной купчина-старовер, имея стотысячный капитал, сам сидит в мясной лавке, метелочкой отгоняя мух от мясных туш. Таковы же и покупатели – публика скромная.

Здесь не встретишь ни холодного полированного мрамора, ни пугающе громадных стеклянных витрин, ни одетых по последней моде покупателей, подкатывающих к дверям магазинов в дорогих экипажах. Рогожские крепко держатся за старину. Шум Первопрестольной здесь слабеет. С тех пор как четыре века назад в этих краях пальнула пушка, развеяв в пространстве прах Самозванца, ничто всерьез не нарушало покоя обывателей. Знаменитые московские пожары – и те не натворили больших бед в этом уголке второго города империи. Бывает, грянет в небе гром, и богобоязненный мещанин перекрестится и пробормочет: «Осподи Сусе». Только-то и всего.

Теплый майский день был хорош. Прогремела над городом мимолетная гроза, вымыла свежую зелень деревьев и тротуары, обратила в жижу конский навоз на проезжей части и ушла греметь дальше на восток. Иссякла вода в водосточных трубах. Выглянуло солнце, и капли на листве засверкали поистине волшебно.

Радоваться бы в такой день! А тут – «держи-и!».

Прямо по середине улицы резво мчался мальчишка лет тринадцати. В его прижатой к груди руке имелся калач, цепко схваченный за румяную ручку. Вслед за мальчишкой из дверей хлебной лавки выскочил приказчик и немедленно огласил улицу воплем праведного негодования:

– Калач скрал! Хватай его, беса! Сто-о-ой!..

Немногочисленная публика проявила интерес. Один прохожий метнулся было наперерез мальчишке, но как-то неубедительно – как видно, сообразил, что поскользнуться на мокрых торцах да и растянуться ко всеобщей потехе – раз плюнуть, и состорожничал. Неудивительно, что воришка без труда избежал встречи с осторожным. Но приказчик, влекомый праведным гневом и гончим азартом, не боялся поскользнуться.

Был он низок и коротконог, грязный фартук туго охватывал выпуклый животик, зато смазные сапоги мелькали, как поршни парового двигателя, пущенного на полный ход. Догнать преследуемого, опередившего его сажен на восемь, он не мог, но и не отставал. Воздуха в его легких хватало и на бег, и на крик.

– Держи-и!..

Возле отходящей направо Вековой улицы погоня получила подкрепление. Сонный городовой, видать, вздремнувший в своей будке во время ливня, а теперь проснувшийся и потягивающийся, узрев правонарушителя, окончательно пробудился и засвистел.