Исландский рыбак

…Они говорили тихо-тихо, будто из боязни спугнуть оставшиеся у них мгновения, ускорить бег времени. Разговор носил какой-то особенный характер, как все, что скоро должно обязательно кончиться; самые незначительные мелочи, о которых они говорили, в тот день приобретали таинственный и высший смысл…

В последнюю минуту перед отъездом Янн обнял жену, и они, прижавшись друг к другу, долго стояли молча.

Он взошел на корабль, серые паруса расправились, чтобы наполниться легким ветром, поднимавшимся на западе. Она еще видела мужа, он по-особому, как было условлено, махал беретом. Долго Го смотрела, как ее Янн — силуэт в море — удаляется. Вон он, маленькая черная фигурка на пепельно-голубом фоне воды, уже туманится, исчезает. В пристально всматривающихся глазах мутится, они перестают видеть…

«Леопольдина» все удалялась, а Го, точно влекомая магнитом, бежала вдоль скалистого берега…

Но скоро ей пришлось остановиться — земля кончилась. Тогда она села у подножия последнего распятия, среди камней и утесника. Место было возвышенное, видимая оттуда морская даль словно поднималась, возникало впечатление, что «Леопольдина» постепенно уходит вверх, совсем крохотная на склонах этого гигантского круга. По морю медленно шли большие волны, будто остатки неистового урагана, бушевавшего где-то там, за горизонтом. Но на доступном взору пространстве, где еще находился Янн, все было спокойно.

Го по-прежнему вглядывалась в даль, стараясь запечатлеть в памяти внешний вид судна, силуэты парусов, чтобы узнать его издали, когда наступит время возвращения.

Огромные волны продолжали накатывать с запада, размеренно, одна за другой, без передышки, все возобновляя свои бесплодные усилия, разбиваясь об одни и те же скалы, обрушиваясь на одни и те же берега и затопляя их. Странным было это тайное волнение вод на фоне безмятежного воздуха и неба, словно переполненная чаша морская стремилась излить свое содержимое на сушу.

Меж тем «Леопольдина» все удалялась, уменьшалась, терялась из виду. Несомненно, ее увлекало течение, поскольку ветер был слаб, а судно шло быстро. Став маленьким серым пятнышком, почти точкой, корабль достиг края видимого пространства и вскоре ушел в бесконечную сумеречную даль.

В семь часов вечера, когда судно уже исчезло и стало темно, Го вернулась домой. Она держалась в общем-то достаточно мужественно, хотя в глазах то и дело закипали слезы. Но насколько мрачней была бы окружающая ее пустота, если бы он, как прежде, уехал, даже не попрощавшись! А теперь все изменилось, смягчилось, Янн принадлежал ей; несмотря на отъезд мужа, она чувствовала себя такой любимой, что, вернувшись домой в одиночестве, все же утешилась тем, что впереди — упоительное ожидание встречи. Они простились до осени.

Лето прошло — теплое, спокойное, грустное. Го ожидала первых желтых листьев, первых стай ласточек, цветения хризантем.

Она несколько раз писала ему, отправляя письма с пакетботами,[58] идущими в Рейкьявик, или с охотниками, но у рыбаков никогда не известно наверняка, дошло ли письмо.

В конце июля от него доставили весточку. Он сообщал, что десятого числа текущего месяца находится в добром здравии, что путина обещает быть на редкость удачной и что в его доле уже тысяча пятьсот рыб. Письмо было наивное и от первой до последней строки составлено по образцу обычных писем рыбаков домой. Людям, воспитанным так, как Янн, и невдомек, что можно писать о своих мыслях, чувствах, мечтах. Более образованная Го смогла сделать на это скидку и между строк прочитать о бесконечной нежности, не выраженной словами. Множество раз в четырехстраничном письме он называл ее супругой, точно ему доставляло удовольствие повторять это слово. А ей доставило радость чтение уже одного только адреса: «Мадам Маргарите Гаос, дом Моанов в Плубазланеке». Ее совсем недавно стали называть мадам Маргарита Гаос!..

Го много работала в эти летние месяцы. Пемпольские женщины, поначалу с недоверием отнесшиеся к неопытной мастерице, говорившие, что у нее слишком красивые холеные руки, в конце концов убедились, что она шьет превосходные платья, которые делают фигуру более стройной, и Го стала известной швеей.

Заработанные деньги шли на благоустройство дома к возвращению Янна. Шкаф и старые кровати были починены, навощены и натерты до блеска; окошко, выходящее на море, она застеклила и убрала занавесками; купила стол, стулья и новое одеяло на зиму.

Деньги, которые, уезжая, оставил ей Янн, так и лежали нетронутые в китайской шкатулочке, и Го хотела представить их мужу целыми и невредимыми.

Летними вечерами, при уходящем свете дня, она сидела на пороге вместе с бабушкой Ивонной, рассудок которой летом заметно поправлялся, и вязала для Янна красивый рыбацкий тельник из голубой шерсти. Старая Ивонна, некогда искусная вязальщица, понемногу вспомнила вязальные приемы и обучила им Го.