Испанец. Священные земли Инков

В тишине ночи прогремел звук выстрела, сверкнула вспышка, и бедный человечек упал навзничь, издавая жуткий вопль боли и страха. На какое-то мгновение воцарилась тишина, как вдруг порох, которым были заполнены трубки тростниковой свирели, резко взорвался, наполнив окружающее пространство дымом, пеплом и вспышками.

Охваченные безудержной паникой солдаты бросились на землю, прикрывая головы руками и крича от ужаса.

Алонсо де Молина воспользовался сумятицей, чтобы схватить за плечо дрожащего кураку и увести его оттуда до того, как дым окончательно рассеется.

Когда спустя десять минут самый смелый из солдат наконец отважился открыть глаза, его взору предстала картина смерти и разрушения, а в воздухе витал неприятный острый запах: запах богов, которые своими молниями и своими громкими голосами охраняли гигантского и ужасного Виракочу.

Они исчезли из виду, растворившись в темноте; шли куда глаза глядят, поспешно и молча, пока огонек костра не перестал маячить вдали, а ветер больше не доносил крики ужаса солдат.

Чабча Пуси все еще дрожал.

Когда же он в конце концов пришел в себя, то задрал голову, изучил положение звезд и решительно указал направление.

– На юг, – сказал он. – Переправимся через озеро.

Вскоре на небе взошла луна, и с появлением ее серебряного лика холод усилился, а северный ветер задул с большей силой, толкая их в спину, словно невидимая рука, которая хотела увести их подальше от неких опасностей.

Но этот ветер сам по себе представлял наибольшую из опасностей.

Ветер и холод, который он тащил за собой, словно ему нравилось срывать его с заснеженных вершин и сеять по своему желанию по пуне, чтобы заморозить любое проявление жизни.

Лужи, бесчисленные лужи, в которых ледяная вода порой доходила до середины икры; поскользнувшись, они падали в воду, и контакт с мокрой одеждой вскоре стал просто непереносимым.

– Надо найти какое-то укрытие, а не то мы заледенеем, – уверенно сказал испанец. – Я больше не могу сделать ни шагу.

– Не останавливайся! – хриплым голосом решительно ответил инка. – Если мы прекратим двигаться, то умрем от холода. Идем… Идем!

Они разделили между собой последние листья коки, что позволило им немного согреться, и вскоре наконец заметили в полумраке крохотную хижину и что-то вроде примитивного загона, в котором за глиняной стеной сгрудились десятка два альпак.

Они затесались среди них и ощутили, как благодаря животному теплу постепенно приходят в себя, и Алонсо де Молина плюхнулся на землю, не обращая внимания на вонь экскрементов и кислый запах, исходивший от животных. Втиснувшись между двумя альпаками, чему те не воспротивились, он закрыл глаза и позволил сну унести его как можно дальше от ненастной ночи. Его руки уже смахивали на скрюченные лапы, которые больше не могли сжимать аркебузу, а ноги отказались повиноваться в тот самый момент, как он перестал ими двигать.

Холод был таким сильным, а усталость такой глубокой, что в какое-то мгновение он вообразил, что смерть вот-вот принесет ему умиротворение, и был совсем не против того, чтобы больше не просыпаться.

И все же с первыми лучами рассвета он проснулся, почувствовав легкое волнение среди животных и высунув голову, заметил грязного коренастого человека: тот вышел из крохотной хижины и, громко зевнув, задрал свои замызганные лохмотья и принялся долго мочиться, направив струю в стену.

Испанец повернулся к Чабче Пуси, который из своего укрытия, в трех метрах от него, знаками приказывал ему затаиться, однако подчиниться стоило ему немалых усилий, так как, закончив мочиться, пастух быстро огляделся вокруг, убедился, что в бескрайней пустыне равнины не видно ни одной живой души, и, не снимая пончо, спокойно подошел к ближайшей альпаке, которая даже не сдвинулась с места, и, пристроившись сзади, принялся удовлетворять свою похоть, щелкая языком, очевидно, чтобы успокоить животное.

Испанец был в ужасе, но курака, по-видимому, совершенно не разделял его чувств: сидя в укрытии, он лишь пожал плечами, словно давая понять, что им следует вооружиться терпением, раз уж не остается ничего другого, как ждать, когда человек закончит удовлетворять столь безотлагательную физиологическую потребность.

Когда пятнадцать минут спустя похотливый пастух удалился по равнине в сопровождении стада, так и не заметив присутствия чужаков, Алонсо де Молина дал волю своему возмущению.

– Ты это видел? – воскликнул он. – Мерзкая свинья! Меня так и подмывало отрезать ему причиндалы.

Курака посмотрел на него с недоумением.

– Почему? – спросил он. – Раз у него нет женщины, вполне понятно, что он устраивается, как может. Так поступает большинство пастухов.

– И их не наказывают? У меня на родине его бы сожгли живьем. Скотоложство – это дьявольское извращение.