Эта статья предусматривала возвращение Португалии города Оливенса на границе с Испанией, который испанцы захватили во время войны, но Испания отказалась выполнить данное требование. Маркиз де Лабрадор не захотел подписывать в Вене такой договор. Но великие державы настояли на своем и отказались вносить в статью 105 какие-либо изменения, что-то убирать или менять формулировки. Испанский представитель тоже не хотел уступать. Тем не менее представители других стран взяли в руки перья и поставили свои подписи на этом самом важном документе XIX века.
В конечном итоге Испания подписала его только через два года – 7 мая 1817 года. Но даже когда ратификация состоялась, Испания не стала возвращать Оливенсу, которая и поныне остается испанским городом.
Со своей стороны, Испания требовала возвращения прежнего испанского владения Луизианы, проданной Наполеоном Соединенным Штатам, но эти требования были проигнорированы. Плюс британцы, особенно рассерженные на своего испанского союзника за его несговорчивость, заблокировали территориальные требования Испании в отношении Португалии. При этом Веллингтон сказал про маркиза де Лабрадора так: «Это самый глупый человек, с каким я когда-либо сталкивался».
Как бы то ни было, спокойствие и порядок в Европе были на какое-то время восстановлены.
Глава десятая
Реставрация Бурбонов
Король Фердинанд VII
Фердинанд VII вновь стал королем в мае 1814 года, но в Испанию не вернулся. А когда вернулся, кортесы (испанский парламент) потребовали от него присяги на конституции, что тот отказался делать. Вмешательство армии, переход на сторону короля генерала Хоакина Элио – все это решило вопрос в пользу абсолютной монархии. После разгона кортесов и вступления короля в Мадрид Фердинанд обещал амнистию и принятие новой конституции, однако свое реальное правление он начал с репрессий как в отношении тех, кто поддерживал Жозефа Бонапарта, так и в отношении наиболее либеральных сторонников кортесов. Опорой испанской монархии стали армия и духовенство.
Политика Фердинанда VII была жестко антилиберальной и контрреволюционной, начался террор, и очень скоро личность короля, первоначально бывшего символом национальной борьбы в Испании, стала крайне непопулярной.
К этому добавились серьезные проблемы в Испанской Америке. Там борьба за независимость развилась из сопротивления против узурпации Наполеона и его брата Жозефа. Американские провинции не признали последнего королем и учредили свою собственную хунту. Следствием этого стало то, что они успели отвыкнуть от давления метрополии и осознали свою самостоятельность. Конечно же всех думавших так объявили бунтовщиками, и при восстановлении Фердинанда VII на престоле было бы нетрудно положить конец этой жестокой борьбе, если бы король согласился дать наиболее активным инсургентам амнистию и исполнить часть их законных требований. Однако король в жесткой форме предписал колониям сложить оружие, а в ответ последовало то, что и должно было последовать: борьба продолжилась теперь против него самого, и все пошло к достижению полной политической независимости.
После продолжительных прений и совещаний 23 января 1812 года кортесы издали основной государственный закон, по которому законодательная власть разделялась между кортесами и королем; исполнительная же всецело принадлежала королю, колонии уравнивались в правах с метрополией и получали представительство в кортесах. По конституции 1812 года кортесы состояли из одной палаты; депутаты избирались косвенной всеобщей подачей голосов на два года и не могли быть избраны вторично; все испанцы были объявлены равными перед законом; католическая религия признана была обязательной для всех испанцев; инквизиция, отмененная Жозефом Бонапартом, не была восстановлена.
Что же касается Испании, то там, как уже говорилось, многое изменилось. Фердинанд легко вернулся на престол, но он с детства был воспитан в духе неограниченной королевской власти, и он не мог дружелюбно смотреть на принятую в его отсутствие конституцию, так что решение кортесов принудить его принести присягу на конституции 1812 года, опиравшейся на принципы французской революции, показалось ему актом государственной измены.