Испанская хроника Григория Грандэ

Впереди у нас была еще одна встреча. В один из последних дней пребывания в Париже, в марте 1939 года, возвращаясь домой из Испании, я шел под аркадами старинных зданий, обрамляющих Вандомскую площадь. Еще издали, невдалеке от входа в фешенебельный отель «Риц», заметил газетный киоск и, подойдя к нему, стал рассматривать разложенные на прилавке журналы. Отобрав несколько из них, я протянул продавцу деньги, не глядя на него. Когда его рука вернула мне сдачу, я поднял глаза. Передо мной стоял Лев Савинков, с которым я расстался несколько месяцев назад в Испании. Теперь отважный боец 14-го партизанского корпуса испанской республиканской армии продавал на улице газеты, чтобы заработать себе на хлеб.

Спустя много лет в одном из полученных мною писем бывший эмигрант Георгий Шибанов, сражавшийся в одной из интернациональных бригад в Испании, позже возглавлявший боевую организацию Сопротивления во Франции, которая называлась «Союз русских патриотов», писал мне, что в его отряде был Лев Савинков. В дни знаменитого парижского восстания в августе 1944 года Лев входил в группу, поднявшую красный флаг над зданием советского посольства в Париже на улице Гренель. Значит, он продолжал идти по пути, начатому в Испании.

НОВОГОДНЯЯ ВСТРЕЧА С ЛЕГИОНОМ «КОНДОР»

В очередной раз Григорий появился у нас в Мадриде в декабре 1937 года. На Леванте, под Теруэлем, шли ожесточенные бои.

Как всегда, за Сыроежкиным шел его молчаливый шофер Пако. Он поставил сумку с продуктами на стул у двери и обменялся с Гришей немыми жестами, как в пантомиме. Мы извлекли из сумки французские консервы, вино и галеты.

— На обед у вас, наверное, опять артиллерийский мул? — не без иронии спросил Гриша.

Он был недалек от истины. Мадрид находился на голодном пайке. На кухню «Гэйлорда» нередко поступали туши мулов, которые уже не могли таскать пушки в артиллерии Бифштексы из мяса этих животных были похожи на подметки от старых сапог. Однако мы находили их вкусными. Иногда удавалось достать в деревнях барана, и тогда мы устраивали настоящие пиршества.

После обеда Гриша попросил карту и, расстелив ее на столе, стал изучать территорию к востоку от Мадрида.

— Сколько до Бриуэги? — спросмл он.

— Примерно девяносто километров…

Он посмотрел на часы.

— Поехали. Берем твою машину.

— Сколько возьмем людей?

— Двух автоматчиков — Табу и Чико. Продукты на три дня…

Через полчаса мы тронулись в путь, заехали в предместье Лас-Вегас, где размещался отряд, захватили двух постоянных попутчиков и помчались по дороге на Гвадалахару.

За Алькала-де-Энарес мой шофер матрос Пинент снял глушитель, и мощный лимузин взревел как самолет. Дорога к этому фронту, тихому после разгрома итальянского корпуса в марте, была пустынной. Почти не сбавляя скорости, мы проносились мимо населенных пунктов. Проехали Гвадалахару и за Торихой повернули направо.

Часам к четырем дня прибыли в Бриуэгу и медленно покатили по ее главной улице, спускавшейся полукругом вниз, ко дну долины. Городок был основательно разбит, когда из него вышибали итальянцев. Но часть жителей вернулась к родным очагам, уже чувствовалась жизнь в этом городе, отдаленном от передовых постов фронта всего на несколько километров.

На Гвадалахарском фронте стояли две анархистские дивизии: 14-я под командованием уже известного Мера, одного из вожаков ФАИ (она была переброшена сюда, на спокойный участок фронта, после предательского бегства под Брунете), и 33-я — под командованием некоего Морено. Конечно, нам не хотелось опять встретиться с Мера. И поскольку обе дивизий стояли на флангах одного и того же участка фронта, мы направились на правый фланг, в дивизию Морено.

Доверять анархистам у нас не было решительно никаких оснований.

Особенно насторожили нас сведения о том, что командиры анархистских частей имели указания от ФАИ не ввязываться в бои на фронтах, сохранять личный состав и вооружение своих частей. По замыслам деятелей ФАИ, сразу после подавления мятежников Франко, когда коммунисты будут обескровлены и ослаблены, анархистские части должны были выступить, чтобы захватить власть в стране и установить свой режим.

И все же Григорий приказал ехать в штаб 33-й дивизии. Что же он задумал на сей раз?

Я рассказал Григорию о Морено, что знал. Этот человек, хотя и был интеллигентен с виду, производил двойственное впечатление, Трудно было определить, кем он был до войны, но одно ясно — не военным. О своей жизни предпочитал помалкивать. Знакомые мне командиры тоже ничего определенного о его прошлом сказать не могли. За год пребывания на посту командира дивизии, по-видимому, он все же набрался «военного духа». Своих подчиненных держал в руках, и распущенности в его подразделениях не чувствовалось, хотя установить даже относительный воинский порядок среди анархистов было делом нелегким. Морено, видимо, был человеком волевым, достаточно тонким и хитрым, хотя внешне производил впечатление типичного меланхолика.