— Иными словами, ты решил научить осла молитвам?
— Приблизительно так, — не мог не согласиться горбун и тут же с покорным видом спросил у епископа:
— Разве этот труд не заслуживает вашего благословения?
— Он заслуживает наказания. И будь уверен, так и случится, если только ты не покинешь это место. Епископ в гневе удалился. Горбун же, под громкий хохот толпы, опорожнил содержимое горшка в свои карманы, прихватил Библию, коврик…и неторопливо двинулся прочь с площади. Буцефал покорно поплёлся за ним следом. Уздечка волочилась по земле, что, несомненно, причиняло определённые неудобства почтенному животному, так как осел то и дело наступал на них копытами. Однако неприятности «спутника», которому не так давно было выказано глубочайшее почтение, перестали волновать горбуна. Едва они удалились на порядочное расстояние, горбун воровато огляделся по сторонам, а затем раскрыл и несколько раз сильно тряхнул Библию. Из неё посыпались семена овса. Пока осёл подбирал эти семена, он спрятал святую книгу на груди. Затем залез на осла и, погоняя его пятками, погнал в сторону замка Саведы.
В ожидании Стефана Энрико, заложив руки за спину, нервно расхаживал по комнате. Лицо стало совершенным чёрным.
— Да как она только посмела мне отказать? — Энрико распалялся всё больше и больше. — Любая женщина в Севилье почтёт за счастье удостоиться моего внимания…а эта оборванка, которая вечно сидит на деревьях…осмелилась отвергнуть мою руку! Она бросает мне вызов. А граф–то каков? Не может приструнить собственную дочь. Ну и…отлично!
Позади Энрико раздался неприятный смешок. Он обернулся словно ужаленный, чтобы тут же устремить неприязненный взгляд в сторону…горбуна. Это был Стефан. Ему минуло пятьдесят, и он выглядел более чем неприятно. Большой горб едва ли не возвышался выше его собственной головы. Сама голова состояла из сплошных бугров и выступающих скул. Особенно выделялся тяжелый подбородок с уродливой бородавкой. Мясистый нос своим «изяществом» ничуть не уступал оттопыренным ушам, покрытым густой растительностью. Грубые ладони и узловатые пальца были неестественно большого размера. Он всегда носил зелёные чулки, туфли с острым носом, потёртый кафтан оливкового оттенка и приплюснутую шляпу без пера. Стефан всегда передвигался вразвалку на полусогнутых ногах. Своим видом он больше напоминал шута, нежели слугу и камердинера Энрико, кем и являлся на самом деле. Он частенько прикладывался к бутылке, но это ничуть не мешало ему выполнять свои обязанности со всей добросовестностью. Но сейчас он выглядел совершенно трезвым. Стефан щурил свои маленькие глазки, не сводя с хозяина пристального взгляда. — Ты где пропадал? — недовольно спросил у него Энрико.
Стефан хмыкнул и по своему обыкновению ответил в нос:
— Ходил на мессу. Сие благочестие оказалось совсем не по душе его преосвященству. К тому же, пришлось расстаться с теми крохами, что звенели в карманах, — произнося последние слова, Стефан почувствовал лёгкие угрызения совести. Но они исчезли так же быстро, как и появились. Правда могла не только оставить его без средств, но и вызвать гнев хозяина. Ввиду этих размышлений, он и решил воздержаться от откровений. Но не только. Следовало изменить тему разговора. — А ты, я смотрю, не в духе? Не иначе, как тебе не удалось отвязаться от женитьбы.
— Удалось. Женитьба не состоится.
У Стефана появился откровенно удивлённый вид. Ещё вчера он только и говорил, что не знает как избавиться от брака, навязанного ему отцом.
— Так чего же ты такой мрачный? Тебе уже праздновать пора, если только… — на губах Стефана стала появляться лукавая улыбка, — тебе не указали на дверь?
Горбун заразительно рассмеялся.
— Не смей насмехаться надо мной, — угрожающе бросил Энрико. — Иначе, клянусь Богом, я насажу твой уродливый горб на мою шпагу, да так, что ты умрёшь не раньше, чем пожнёшь все муки Ада. — Похоже, дело гораздо хуже, чем мне казалось, — Стефан перестал смеяться и коротко осведомился: — Желаешь послушать умного человека?
— Можешь оставить свои мысли при себе! — раздражённо произнёс Энрико и вновь нервно заходил по комнате. — Я хочу, чтобы ты мне помог, Стефан. Мне нужно увидеть её. Неважно как, и неважно, сколько это будет стоить.