Испанская новелла Золотого века

Лисардо подумал, что грабитель хитрит, угрожая появлением соучастников, чтобы вернее добиться своего; и вверив ответ шпаге и отважному своему сердцу, он стал действовать ею с такой лихой удалью, что противнику пришлось обороняться, отступая, но он свистнул, и на свист и звон шпаг сбежалось больше народу, чем можно было заподозрить. Все скопом стали наступать на Лисардо, и бедный кабальеро отбивался с ловкостью, которой учила его необходимость; так что даже один из противников, видя столь явные проявления отваги и полагая, что было бы досадно, если 6 погиб насильственной смертью тот, кто так искусно умеет защищать свою жизнь, встал около него и, пустив в ход шпагу и окрики, удержал сотоварищей. Оборотившись к Лисардо, сказал; он, что главное намерение всех, кого он тут видит, — грабить, но не лишать жизни, хотя при; чрезмерно яром сопротивлении корыстолюбие оборачивается мстительностью, а дерзость — открытым насилием; по сей причине он умоляет; путника, который пришелся ему по нраву своим доблестным духом, не приближать мгновения собственной смерти; пусть последует за ними нынче ночью, хотя бы для того, чтобы укрыться от непогоды и залечить легкую рану на кисти правой руки.

Лисардо отвечал на это, что он-де не настолько ценит жизнь, чтобы почитать таким уж счастием то обстоятельство, что ему щадят оную; но чтобы не выказать неблагодарности по отношению к тому, кто с таким благородством дарует ему жизнь, он с бесконечной признательностью дает свое согласие. Отдав разбойникам шпагу и показав, где он оставил коня, Лисардо пошел вместе с ними, размышляя о превратностях судьбы, коим подвергается по милости несчастливой своей звезды, хотя, поскольку он привык терять то, что любил, происходившее не казалось ему такой уж великой бедой.

Они добрались до потаенных пещер, сотворенных самой природой; такие пещеры служат обыкновенно пристанищем пастухам, которые в декабре страждут под низвергающимися с небес ливнями, а в июле вынуждены терпеть жгучий солнечный жар. В одну из пещер они вошли; на рану Лисардо наложили немного бальзама, средства общепринятого и целительного при всякого рода внезапных случаях. Затем у Лисардо отобрали все, что у него было: разбойник может быть настолько милосерден, что не лишит свою жертву жизни, но никогда не откажется от добычи.

Бедный Лисардо остался в одиночестве и вновь погрузился в думы; перебирая мысленно все свои многочисленные горести, он говорил: «О Лаура? Кто бы мог подумать, что мне не только придется расстаться с блаженной надеждой удостоиться твоей руки, но судьба моя еще умножит и усугубит гонения? Я помню твои объятия, помню бесчисленные нежные слова, что ты мне говорила, помню знаки любви, которыми я упивался; и в отличие, наверное, от всех других влюбленных, я довольствовался этими милостями, не требуя большего вопреки Овидию, утверждающему, что влечение влюбленного не знает покоя, ибо у него всегда есть, чего домогаться, и нет того, чего он жаждет».

Думы эти вызвали в душе у Лисардо еще большую нежность, и он стал взывать к Лауре, говоря: «Любимая, отвергни дары твоего супруга! Уклонись от обьятий того, кому тебя отдали как достойнейшему! Пробудись от блаженного сна и приди утешить несчастливца, который не смог удостоиться твоей руки! Ведь познать счастие, а затем утратить оное значит на всю жизнь ввергнуть в оковы свое чувство!»

Так призывал Лисардо Лауру, полагая, что она далеко; однако ж у него были основания звать ее, ибо находилась она столь близко, что могла бы расслышать сетования и ответить на его зовы: их разделяла лишь часть скалы, служившая стеною двум смежным пещерам. Обоих постигла одинаковая участь, ибо поскольку обе эти души жили единой любовью, небеса не могли обидеть Лауру, не оскорбив Лисардо, ни посягнуть на Лисардо, не разгневав Лауру.