Испанская новелла Золотого века

Прозрачные воды,
Все шепчетесь вы,
Шепните ж Нарциссу,
Что чужд он любви.

Шепните, что вольно.

Не зная забот,
Счастливчик живет;
Мне грустно и больно,
А он, предовольный,
Стенаний не слышит;
Знать, пламень не пышет
В спокойной крови.
Шепните Нарциссу,
Что чужд он любви.

Шепните, что в лед

Он грудь заковал.
Что он не знавал
Любовных невзгод;
Он мне не дает
Надежд и пощады;
Молю — полон хлада.
Бесчувствен, увы!
Шепните Нарциссу.
Что чужд он любви.

Шепните, что хвалит

Он очи другой,
Но хладен и к той:
Он рад, коль печалит
Мне душу, коль жалит
Меня подозренье;
Дарит мне презренье
За муки мои.
Шепните Нарциссу,
Что чужд он любви.

Не берусь определить, что больше пришлось по вкусу нашему дону Маркосу: сладостный голос Марселы или пироги с мясом и прекрасные пирожные — те пряные, эти сладкие — не говоря уж об окороке и свежих лакомых фруктах, причем все орошалось тою влагой, которую народ прозвал святым подспорьем бедняков и которая, изливаясь из пузатого глиняного сосуда, словно лед, холодит уста, а сама словно огонь, не зря один любитель именовал такие сосуды хранилищами огня; ибо под пенье Марселы дон Маркос беспрерывно насыщался, а донья Исидора и Агустинико потчевали его, словно самого короля, так что если пенье тешило ему слух, то угощенье ублажало утробу, мало привыкшую не то чтобы к лакомствам — к самому насущному. Донья Исидора подкладывала дону Агустину кусочки повкуснее, но дон Маркос, человек не очень приглядчивый, замечал лишь одно — еду и помышлял лишь о том, как ублажить свой желудок; и полагаю, хоть свидетельских показаний с него не брал, что угощенье доньи Исидоры сэкономило бы ему расходы на пропитание чуть не за неделю: лакомые кусочки, коими донья Исидора и ее племянник наполняли и набивали пустое брюхо доброго идальго, были бы ему припасом надолго.

И угощенье, и день одновременно пришли к концу, но тут были зажжены четыре свечи, заблаговременно вставленные в прекрасные подсвечники, и при этом освещении и под сладостные звуки гитары, на которой прежде играла горничная, а теперь Агустинико, Марсела с Инес сплясали растреадо и сольтильо, не забыв и про капону[117], да с таким изяществом и лихостью, что и очи, и души зрителей были прикованы к их башмачкам.

Затем по просьбе дона Маркоса, каковой насытился, а потому требовал увеселений, Марсела завершила празднество следующим романсом:

С Менгою Брас распрощался,
Вернется ли? Долог сказ:
Ведь так постоянна Менга
И так переменчив Брас.

Не знает он постоянства,

Напуган свойством таким:
Кто сам любить не умеет.
Не ценит, когда любим.

Не научилась Менгилья

Ревность дружка вызывать:
Небось узнал бы ей цену,
Коль начал бы ревновать.

Изменчивый нрав у Браса,

Не хочет он верным быть
И, видя, что любит Менга,
Сумел ее позабыть.

Ему закон — его прихоть,

Ни об одной не смолчит:
Хочет набить себе цену
За счет измен и обид.

По милкам чужим вздыхая,

Не чувствует ничего:
Брас — мастер страдать притворно.
Лишь бы достичь своего.

Не ведать счастья горянке,

Коль Браса любит она:
Сколько б ни угождала,
А горя хлебнет сполна.

Но хоть понимает Менга —

Потеря не велика,
Но хоть говорит, что рада,
Горюет наверняка.