Испанская война и тайна тамплиеров

Когда после долгой игры гитарист прервал мелодию, все собравшиеся разразились бурными аплодисментами, как будто были в театре. Сору кричали: «Браво! Браво!» – и просили сыграть еще что-нибудь. Но на этот раз он был неумолим; исполнив свой долг вежливости, музыкант раскланялся и сказал, что сыграет как-нибудь в другой раз. И тут Франсуа Валантен вспомнил, что Мария, старшая дочь хозяина, прекрасно поет.

Тотчас все оставили композитора в покое и переключились на молодую девушку, которая выглядела так, как Анри раньше представлял себе испанок. У одетой в строгое темное платье Марии был нос с горбинкой, черные глаза и темные, гладко зачесанные волосы.

Девушка, вдруг посерьезнев, решительно замотала головой, но гости все настаивали и настаивали. В конце концов Мария встала и что-то тихо сказала своей сестре. В глазах у той мелькнул испуг, но Мария повторила свои слова несколько раз, и сестра открыла выходившую прямо в садик дверь гостиной и села за фортепиано. Все гости радостно заулыбались.

И вот раздались первые аккорды. Мария, набрав в грудь воздуха, вдруг громким звонким голосом, который понесся чуть ли не над всей Сарагосой, запела:

Vivir en cadenas
cuán triste vivir!
Morir por la patria,
qué bello morir![41]

При первых аккордах этой песни, при первых ее словах лица собравшихся окаменели, а в глазах хозяев дома отразился неподдельный испуг. И неудивительно: песня, которую запела Мария, была песней испанских ополченцев, сражавшихся против французов. Каждая ее строчка пылала болью за залитую кровью Испанию, каждое ее слово призывало вставать на борьбу и сражаться с теми, кто, сверкая своими красивыми эполетами, сидел сейчас за праздничным столом.

На лицах всех офицеров отразилось желание схватиться за шпагу и броситься на врага. Но перед ними был не испанский солдат, не жестокий герильяс, не злой ополченец, а юная хрупкая восемнадцатилетняя девушка, и никто из собравшихся за столом воинов не посмел сказать даже слова протеста. В суровом молчании все выслушали песню от начала до конца.

Отправимся на бой,

– пела Мария,—

Как славно идти на него;
Военная труба
Зовет нас:
Ведь угнетенная Отчизна,
Так любимая нами,
Взывает к своим сыновьям,
Услышьте же ее призыв.

Жить в цепях,

Как печально так жить!
Умереть за Отечество,
Так сладко умереть!

Когда Мария закончила и молча села на свое место, в саду воцарилась гробовая тишина. Минуты три никто не знал, что сказать.

Первым нарушил молчание испанский гитарист – взглянув на часы, он вспомнил, что у него завтра очень важная встреча, поэтому ему нужно бежать домой. Затем о делах припомнили и другие гости. Все вежливо благодарили хозяев, любезно откланиваясь. Сад неумолимо пустел.

«Значит, есть и такая Испания, – подумал про себя Анри. – Я думал, что она выглядит, только как физиономия герильяса, а оказалось, что у нее может быть и прекрасное женское лицо…»

Глава 21 Засада

Пако продумал засаду до мельчайших подробностей. От Сарагосы в сторону Сьерра-Алькубьерре вела фактически только одна дорога. Можно было бы, конечно, в принципе, поехать и по берегу Тахо, а потом свернуть в горы налево. Но это был столь длинный обходной путь, что по нему пришлось бы добираться до гор чуть ли не сутки, и конечно, люди, планирующие всего лишь однодневную прогулку, ни за что не избрали бы его. Да и дорога эта была некрасивая, ибо шла сплошь и рядом вдоль серых неприветливых скал. Так что оставался только один путь: через маленький городишко Вильямайор, прямо в сторону гор. По этой дороге можно было добраться до предгорий Алькубьерры за пару часов спокойной скачки на коне, чередуя шаг с рысью и галопом. Для опытного наездника, которым был Пако, сомнений быть не могло: де Крессэ поедет по этому пути, если, конечно, Саразен не соврал.

Кстати, насчет Саразена. Пако, безусловно, понимал, что этот человек заинтересован в успехе их дела, но лучше уж перестраховаться, считал опытный бандит. А вдруг офицерик передумает и решит сдать веселую компанию своему командованию, получить награду, а потом как-нибудь присоседиться к поиску клада, теперь уже без всякого риска и под защитой своих войск. Поэтому бывший контрабандист принял меры предосторожности. Он потребовал, чтобы Саразен приехал рано утром в условленное место, где его встретили и отвезли на укромную лужайку в предгорьях Алькубьерры. Там, несмотря на все протесты, проклятия и крики предателя, его связали по рукам и ногам и оставили под наблюдением толстомордого бандита, самого плохого наездника во всей компании.

Толстомордого звали Бонифасио, или, для дружков, Бачо. Ему Пако строго-настрого наказал не спускать с Саразена глаз и, если с ребятами, не дай бог, случится что-то нехорошее, перерезать ему глотку, но сначала пофантазировать немного с навахой.