Испанские братья. Часть 1

Де Гезо с восхищением говорил о проповедях фра Константина, и Карлос сожалел, что слушал их так невнимательно.

— Вы читали небольшую работу фра Константина, которая называется «Признания грешника»?

Когда Карлос ответил отрицательно, его новый друг вынул из кармана жилета тонкую книжку, протянул её Карлосу, а сам стал писать письмо.

По обыкновению увлекающихся, быстро читающих людей, Карлос, опустив начало, начал с середины текста. Первые же слова, на которые упал его взгляд, приковали его внимание и увлекли дальше. «Такой образ приняла человеческая гордыня, — читал он, — что человек сам захотел стать Богом, но Твоё сострадание к его падшему состоянию было так велико, что Ты снизошёл не только до того, чтобы стать подобным человеку, но чтобы самому стать человеком, самым низким из людей, принять образ раба, чтобы сделать меня свободным, чтобы через Твою милость, мудрость и справедливость человек мог обрести больше, чем он теряет из-за своего невежества и гордыни. Разве не был Ты наказуем из-за греховности других? Разве не сильна Твоя кровь омыть грехи всего человечества? Разве не могут Твои сокровища сделать меня более богатым, чем грех

Адама вверг меня в нищету? Господи, если бы я был единственным живущим на земле и единственным грешником, Ты и тогда пожертвовал бы жизнью. О, мой Спаситель, я хочу сказать, нет, на деле признаю, что нуждаюсь в Твоих благословениях, которые Ты щедро даёшь всем, что, если вина всеобщая — это и моя вина. Твоя смерть перечеркнула всё, и если бы все совершённые в мире грехи совершил один только я, я всё же надеялся бы на Тебя и был бы уверен, что Твоя жертва принесена за меня, прощение даровано мне… мне и всем живущим».

До сих пор он читал молча, потом невольно проговорил вполголоса:

— Удивительно!

Перо замерло в руке де Гезо, и он поднял глаза.

— Что Вы находите удивительным, сеньор? Что фра Константин действительно чувствует то, что пишет на этом листке? Что такой благочестивый человек так глубоко осознаёт свою греховность? Вы же без сомнения знаете, что великие святые всех времён пережили то же самое! Например, святой Августин. С его работами Вы, как студент теологического факультета, наверное, знакомы!

— Такие люди, — заметил Карлос, — не греховней других людей, но они осознают то, чего другие не видят.

— Да! В сравнении с тем, что требует от людей совершенный Божий Закон, любая человеческая жизнь выглядит такой жалкой и испорченной. Мы можем называть мрамор наших храмов и жилищ белым, но только до тех пор, пока на него не упадёт свежий снег, совершенный в своей белизне.

— Да, сеньор, — с радостным азартом перебил его Карлос, — но рука, указывающая на пятно, сильна его смыть. Никакой снег и вполовину не может достичь белизны одежд оправданных Богом святых.

Теперь пришла очередь удивиться де Гезо. Он сидел, наклонившись вперёд и одновременно заинтересованный и глубоко тронутый, смотрел в горящее жаром вдохновения лицо молодого собеседника. На один миг их испытывающие взгляды встретились в обоюдной симпатии и взаимном понимании. Но только на миг, потом это ушло. Де Гезо сказал:

— Я полагаю, дон Карлос, что нашёл в Вас одного из достойных восхищения учёных, которые посвящают себя изучению языка, на котором писали свои послания апостолы. Вы знаете греческий?

Карлос покачал головой.

— Греческим сейчас в Комплютуме занимаются мало. Я тоже ограничился обычным курсом теологии.

— Успехи Ваши, как я слышал, блистательны. Однако для нас это позор, а для юношества большой урон, что язык святых Иоанна и Павла находят недостойным для изучения.

— Я полагаю, Ваше благородие знает, что в прежние годы было иначе. Может быть, нынешнее нерадение к греческому исходит из подозрений в ереси, которая свойственна изучающим этот язык.

— Это позорные подозрения, они исходят из невежества и завистливости монахов, а также суеверия народа. Ересь — это удобный стигмат, и часто люди клеймят проклятием то, что недоступно их пониманию.

— Верно, сеньор, самого фра Константина постигла эта участь.

— Его преступление состоит в стремлении отвести души людей от внешних действий и церемоний и указать им на великие истины, символами которых они являются. Для простого народа религия есть не что иное, как лицедейство.

— Да, — ответил Карлос, — только сердце, исполненное любви к Богу и веры в нашего Спасителя, способно поставить всё на подобающее место. Одно следует делать, и другого не оставлять.

— Сеньор дон Карлос, — воскликнул де Гезо, не в силах больше скрывать своего изумления, — я убедился, что Вы очень благочестивы и серьёзно исследуете Писание!

— Да, я исследую Писания, потому что думаю иметь в них жизнь вечную, а они свидетельствуют о Христе, — быстро ответил не слишком осторожный юноша.

— Я заметил, что Вы цитируете не Вульгату.

Карлос улыбнулся:

— Нет, сеньор. Перед человеком чести с просвещёнными воззрениями я не боюсь признать правду. Я видел… Нет, почему же я должен это скрывать, я имею редкое сокровище: Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа на нашем кастильском наречии.