Испанские братья. Часть 3

— Я боюсь, он что-то подозревает, и я не знаю, говорить ему, или не говорить… О, пресвятая матерь Божья, вразуми меня! Ай де ми! Это от начала и до конца очень страшная история! И вдобавок ко всему — арест её сестры донны Хуаны! Дочь герцога, невеста высокородного гранда! Но… лучше не говорить обо всём этом ничего, совсем ничего…

Только так, несколькими отрывистыми торопливыми словами осмелилась донна Инесс высказаться о самых жутких и бесчеловечных празднествах мрачного средневековья.

— Но ты ведь знаешь, — опять заговорила донна Инесс, — мы должны поступать как все. Было бы неуместно выглядеть на празднике печальным и подавленным, об этом сразу бы все заговорили.

— Вот поэтому я и рада, что дон Хуан просил меня не ходить… Легко сказать, не выглядеть печальной, если дон Мануэль, твой отец, и донна Катарина, моя тётушка делают всё возможное, чтобы окончательно свести меня с ума! Скажи, как тут не будешь печальной!

— Они опять поощряют дона Луиса добиваться твоей руки? Милая Беатрис, мне от души тебя жаль! — с искренним сочувствием сказала донна Инесс.

— Опять поощряют?! — со сверкающими глазами повторила донна Беатрис, — да они не переставали за это ратовать! Они не стесняются злых, недобрых слов. Они говорят, что преступлением брата дон Хуан обесчещен! Как же! Он — и лишён чести! После Сан-Квентина герцог Савойский был другого мнения! Равно как и его величество король Испании! И теперь они осмеливаются говорить мне, что меня легко можно освободить от данного мною слова! Освободить от торжественной клятвы, данной перед лицом Бога, пресвятой девы и всех святых! Если это не самая низкая ересь, то…

— Тише! — перебила её донна Инесс, — это страшные слова… кроме того, я слышу, что кто-то стучится в дверь.

Вошёл паж и доложил:

— Если угодно донне Беатрис де Лавелла — дон Хуан Альварес де Сантилланос и Менайя смиренно просит аудиенции.

— Я иду, — сказала Беатрис.

— Просите дона Хуана быть настолько добрым сначала немного отдохнуть и принесите его высокородию фруктов и вина, — приказала донна Инесс, и как только вышел паж, она обратилась к Беатрис:

— Кузина, знаешь, как горит твоё лицо? Дон Хуан подумает, что мы ссорились. Останься на минутку, я освежу твои щёки!

Беатрис хоть и неохотно, но позволила кузине оказан, ей эту нехитрую услугу. Между тем она шептала:

— И не будь такой подавленной, амиго мио! Из любой неприятности есть выход! Что касается твоей, то я не знаю, почему дон Хуан раз и навсегда не освободит тебя от неё.

Она присовокупила несколько слов, которые разом свели на нет благотворное воздействие ароматной воды на щёки Беатрис.

— Это не поможет, — взволнованно возразила она, — даже если бы это было возможно, они бы этого не допустили.

— Ты можешь прийти ко мне погостить, а остальное предоставь мне, но, — донна Инесс продолжала приглаживать чёрные блестящие волосы кузины, — столько болезней, столько распрей, и вера, и еретики, и тюрьмы… Ах, при всех несчастьях в мире, от которых никто не может спасти, было бы очень жаль, если бы мы не помогали хотя бы там, где это в наших силах. Поэтому ты можешь сказать дону Хуану, что если донна Инесс будет в состоянии оказать ему услугу, она этой возможности не упустит. Так, твоим щекам я больше помочь не могу, но, признаюсь, румянец тебе очень к лицу, но пусть лучше тебе это скажет сам дон Хуан. Иди к нему, кузиночка.

Она поцеловала её и легко вытолкнула за дверь.

Но если сегодня донна Беатрис надеялась услышать от жениха комплимент, то она глубоко ошибалась. Он не был расположен к пустым разговорам. Он пришёл сообщить ей свои планы на завтрашнее утро. О, это страшное завтрашнее утро!

— Я выбрал место, — сказал он, — откуда мне будет видна вся процессия, как только она покажется из ворот Трианы. Если он будет в её рядах, я ради последнего взгляда и одного единственного слова поставлю на карту всё. Я не посмотрю на препятствия. Если будет существовать хотя бы его прах, я останусь, пока всё не будет закончено. Если же нет, — он не закончил мысли, будто бы в таком случае становилось совершенно безразличным, что он будет делать…

Вошла донна Инесс. После своего обычного приветствия она сказала:

— Кузен, у меня к Вам просьба, от имени моего брата Гонсальво. Он хочет видеть Вас.

— О да, я выполню просьбу Вашего брата, сеньора.

Хуана проводили в верхнюю комнату, где лежал Гонсальво. По особой просьбе больного их оставили вдвоём.

Гонсальво протянул кузену исхудавшую прозрачную руку, тот молча и с глубоким состраданием легко сжал её. Стоило только посмотреть в глаза больного, чтобы понять, что он очень близок к своему концу.

— Я был бы рад знать, что ты простил меня, — сказал он.

— Я простил тебя, — ответил Хуан, — ты не виновен, у тебя не было злых намерений.

— Так ты согласен исполнить мою просьбу? Это моя последняя в жизни просьба… назови мне имена… предназначенных на завтра жертв… которые тебе известны.

— Я могу пользоваться только слухами, и мне не удалось установить, в их ли числе самое дорогое для меня имя…

— Пожалуйста, скажи мне, в тех слухах упоминалось имя донны Марии де Ксерес и Боргезе?