Испанские каникулы

— Это, по-твоему, шутка? Изобразить из себя Господа Бога?

— Ты сам заговорил про игру в Бога! Это твоя работа! — воскликнул Джерард. — Хью, ты что, совсем лишился чувства юмора? И кстати, кто сказал, что мои побуждения не были абсолютно благородными? Может, я думал, что неплохо бы свести вас с Филиппом? Так сказать, две стороны одной монеты.

— А как тогда насчет меня и Хлои? Это тоже шутка?

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь потрескиванием в трубке.

— А что насчет тебя и Хлои? — переспросил Джерард.

В голосе его слышалось искреннее недоумение. Хью уставился на трубку; сердце его бешено колотилось, мысли спутались. Что делает Джерард? Он что, затеял новую игру?

— Хью! Ты меня слышишь?

Конечно же, Джерард знал. Должен был знать. Или нет?

Хью наморщился, лихорадочно размышляя. В том году Джерарда весь конец лета где-то носило. К тому времени, как он вернулся, их роман уже окончился. Хью никогда не упоминал о нем при Джерарде. Возможно, и Хлоя тоже не упоминала. Возможно…

Джерард, может быть, понятия не имел об их отношениях. В таком случае…

У Хью вспотела ладонь. В таком случае он едва не выдал самую большую тайну своей жизни, едва не раскрыл свое самое уязвимое место. И кому — Джерарду Лоуву! Хью представил себе, с каким восторгом Джерард вцепится в такой лакомый кусочек, сколько инсинуаций и намеков последует за этим, и его замутило. Этого нельзя допустить!

— Да, — отозвался он, изо всех сил стараясь говорить небрежно. — Да, слышу. Просто… я имел в виду, что это было ужасно для всех нас. И для Аманды тоже…

— Старина, мне нужно идти, — сказал Джерард. — Хозяйка дома зовет. Но я увижусь с вами завтра. Хорошо?

— Конечно, — отозвался Хью и положил трубку. Рука его все еще дрожала. От того, что он едва не совершил, внутри сделалось пусто. Он шагнул к краю пропасти и едва-едва успел заметить опасность.

В этот момент Хью увидел свою жизнь под иным углом — словно человек, цепляющийся за травянистый крутой склон. Внезапно вещи, которые он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, сделались ему дороги. Его брак, его жена, его дети.

Только что возник риск все это потерять. Это был не теоретический риск, не вариант «а что, если», не часть стратегии, разыгранной в безопасности на экране компьютера. Он ужасно рискнул в реальной жизни. Он занимался сексом с другой женщиной. Он сделал предложение другой женщине — в нескольких ярдах от места, где спала его жена. Если бы она проснулась, пошла пройтись, наткнулась на них…

Он закрыл глаза, чувствуя, как у него подгибаются ноги. Он потерял бы и ее, и детей. И Хлою тоже потерял бы. «Что за опасную игру я затеял? — подумал он. — Что за дурацкую, опасную игру я веду?»

Подойдя к сервировочному столику у окна и борясь с головокружением, Хью налил себе виски и осушил бокал, потом налил еще. Тут взгляд его сосредоточился, а лицо напряглось. Он увидел Филиппа и Хлою, сидящих рядом на траве. Они держались за руки, склонившись друг к другу, и вели какой-то серьезный разговор. Кажется, Хлоя плакала.

Хью смотрел на них, прижавшись лицом к стеклу, словно ребенок к витрине магазина игрушек; когда Хлоя сжала руку Филиппа и их пальцы переплелись, он ощутил укол боли. Они смотрели друг на друга так, как никогда не смотрели они с Амандой.

Кулаки его сами собой стиснулись. «Наверное, я просто сошел с ума, — мелькнула мысль. — Хлоя никогда не была бы со мной». Он думал, что это может случиться, тешился безумной мыслью, что Сэм мог бы стать ему сыном, которого у него никогда не было. При воспоминании о маленьком Сэме Хью охватило такое волнение, что он с силой тряхнул головой, прогоняя от себя эту картинку — веселого малыша на ковре. Потому что уже было слишком поздно. Слишком поздно, черт подери! Стоило просто взглянуть на Хлою. И на Филиппа: как он поглаживает ее по спине, как баюкает в объятиях, как привычным движением убирает волосы с ее лица. Сколько часов, дней, недель, проведенных вместе, отражалось в этой близости? Сколько слез, и надежд, и трудностей? Ему нечего было и надеяться состязаться с этой силой, с этой сплоченностью. Хлоя была права — как и всегда. Пятнадцать лет — это пятнадцать лет. По сравнению с этим он начинающий. Неудачник.

Что же ему остается? Хью дохнул на стекло, так что там образовалось запотевшее пятно, поднял руку и медленно стер его. Ему остается его жена, его семья, его брак. Люди, которые должны быть самыми близкими, но не являются таковыми. Вся эта общая схема обыденной жизни, которая вполне успешно действовала вокруг него, никогда полностью не соприкасаясь с его жизнью, его потребностями, его чувствами.