Испанские репортажи 1931-1939

Испанская тема впервые возникла у Эренбурга в военных очерках 1916 года138. Тогда же писатель побывал на франко-испанской границе, но увидеть Испанию не через пограничный шлагбаум ему удалось не скоро. Случайная и мимолетная встреча Эренбурга с Испанией произошла в августе 1926 года, когда, оказавшись неподалеку от испанской границы, он смог проехать в городок Сео-де-Уржель, расположенный в десяти километрах от Андорры. Вот что сообщал об этом Эренбург 5 сентября 1926 года Николаю Тихонову: «Я успел побывать в Испании, хотя недолго, зато вполне авантюрно, т. е. без визы, благодаря доброте пограничника и своему легкомыслию. Будь я один, я добрался бы до Барселоны. Жаль было поворачивать назад во Францию — кроме России Испания единственная страна, где «Couler locale»139 — душа, а не приманка для английских туристов»140. Эренбург смог увидеть лишь краешек Испании, тем не менее он. многое заметил, например, что «политикой здесь занимаются исключительно военные. Это политика без газет и без партий, похожая на полковой анекдот или на дуэль после солидной выпивки»141. Итог беглых впечатлений был скорее грустным: «Это — не улица, это — тупик, нежный и душный, в стороне от биржевой толчеи и от механических кавалькад Европы, чулан с драгоценным храмом, жизнь вне жизни, слишком мудрая или же слишком пустая для нас»142.

Как только в апреле 1931 года в Испании свергли монархию, Эренбург попытался получить испанскую визу. К тому времени не только его сатирические романы, но и публицистика, вошедшая в книги «Хроника наших дней» и «Виза времени», были переведены на многие европейские языки, включая испанский. Эти книги вызывали бешеную реакцию их «жертв», вплоть до судебного преследования автора. Эренбургу все труднее становилось получать европейские визы. «Альфонса XIII прогнали в апреле 1931 года, — вспоминал он, — а мы получили визы только осенью: консулу не нравились ни советские паспорта, ни мои книги»143.

Испанская революция не кончилась свержением монархии — она только еще начиналась. Куцая земельная реформа осуществлялась черепашьими темпами. Надежды народа на быстрое обновление страны не оправдывались. В республиканском лагере не было единства. Противники республики поднимали голову.

Приехав в Испанию осенью 1931 года, Эренбург, конечно, знакомился с историческими достопримечательностями, музеями и памятниками архитектуры. Но прежде всего его интересовала жизнь страны, ее люди. В Мадриде он беседовал с политическими деятелями, писателями и художниками. «Был в кортесах, — писал Эренбург 25 октября 1931 года своему другу писателю О. Г. Савичу. — Здесь революция — это литература, адвокаты, клубы и пр. На селе несколько иначе»144. В Барселоне Эренбург проспорил несколько часов с вождем анархистов Дуррути. Он объездил не только крупные города страны, но и те районы, куда никогда не забирались туристы, — познакомился с литейщиками Сагунто и батраками Эстремадуры, увидел нищету крестьян Санабрии и Лас-Урдеса. От его цепкого взгляда не укрылись прекраснодушные адвокаты и вороватые чиновники, бездельники-кабальеро и католическое духовенство, обирающее нищих. Все они старались сохранить под пышной вывеской «республики трудящихся всех классов» уклад прежней, дореволюционной жизни. Эренбург разглядел это с остротой, характерной для его художественного зрения. Он разглядел и как зрело народное недовольство, становясь решающим фактором общественного развития. В этом Эренбургу-политику помогал Эренбург-художник — недаром больше всего в Испании его поразило чувство достоинства трудового народа, органически присущее ему стремление к свободе. Об этой черте испанцев Эренбург знал и раньше — из книг испанских классиков, но увидел это и понял только теперь, в 1931 году.

Трудно удержаться от сравнения двух картин Испании, запечатленных Эренбургом с интервалом в пять лет.

1926 год: «Помпезная и по существу жалкая история Эскуриала, величественные нищие, офицеры из плохой оперетки, которые правят страной, растерянные, как носовые платки, колонии, анархисты с бомбами, лопоухий король, тираж романов Бласко Ибаньеса, смертники, обдаваемые ладаном, пустота»145.

И 1931 год: «Испания — это не Кармен и не тореадоры, не Альфонс и не Камбо, не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за границу, вместе с аргентинскими сутенерами и «малагой» из Перпиньяна, нет, Испания — это двадцать миллионов рваных Дон Кихотов, это бесплодные скалы и горькая несправедливость, это песни грустные, как шелест сухой маслины, это гул стачечников, среди которых нет ни одного «желтого», это доброта, участливость, человечность»146. Эти слова не стерлись от частого цитирования, в них — самая суть впечатлений Эренбурга от Испании, в них — объяснение его любви к этой стране.