Читаем Испанский дневник полностью

Погода очень испортилась. Бискайское море было все в тучах, видимость очень плохая. Янгуас решил все-таки лететь. Мы разбежались по мокрому песку и пошли в воздух. Через несколько минут полета вошли в густой туман и дождь. Встречный ветер осаживал самолет. Янгуас упрямо вел машину вперед. Полтора часа показались нескончаемой вечностью. Примерно так летели мы в тридцатом году со Спириным на «Р-5» над Черным морем… Наконец издали показались неясные очертания французского берега. Я вздохнул свободно. Еще десять минут – мы примерно над Кап Бретон, миновали полосу морского прибоя и пошли над Францией.

Через три-четыре минуты полета мы совершенно ослепли. Попали в так называемое «молоко». Сплошной, белый, мертвый туман охватил машину. Не видны были даже концы крыльев. Очень скоро Янгуас сбился с курса. Самолет метался, как птица в мышеловке. Летчик клал его резким поворотом то на один бок, то на другой. Мы спустились ниже разглядеть хоть что-нибудь. Сквозь одну прореху в тумане я успел увидеть холмистую местность, чей-то замок, мокнувший аспидными крышами под дождем, затем и это заволокло.

Янгуас бесновался вместе с машиной. Злобствовать так могут только объездчики диких лошадей. Один раз он даже с размаху ударил кулаком по штурвалу, как ударяют по шее лошади. При одном резком вираже меня, сидевшего рядом, повалило на него. Мы не были подвязаны. Он усмехнулся и сказал: «Не бойтесь».

Наконец, после дюжины разворотов, рывком, кувырком, выбрались обратно в море. Берег был закрыт сплошной, непроницаемой стеной облаков. Нечего было и думать еще раз пробивать ее. Франция вытолкнула нас.

Куда же теперь? Все побережье влево занято фашистами, до Бильбао. Этот путь уже известен. Значит, обратно в Бильбао? Хватит ли бензина? Пилот не заправлялся в Бильбао, очень трудно было тащить бензин к пляжу.

Чтобы сократить путь, Янгуас пошел почти вдоль берега. Правда, сейчас ни одна собака не вылетит против нас, даже слыша звук мотора. Но если бензин выйдет, мы сядем в фашистской зоне. Или если мотор забарахлит. Он уже барахлил на Янгуасовой машине в прошлый раз, по пути в Бильбао. Янгуас тогда сказал, что этот мотор не в порядке, что в Тулузе надо будет его просмотреть и отрегулировать.

Прижатые облаками к сварливым бискайским волнам, почти задевая колесами воду, мы плелись в темноте.

Наконец, почти на ощупь, подползли и сели все на тот же мокрый, безлюдный пляж. Под дождем пошли в поселок искать автомобиль.

Уже быть во Франции – и опять очутиться здесь! Это невероятно!

Поздно ночью я ввалился в Бильбао, в комнату, которую накануне оставил Гидезу. Абель был изумлен и встревожен. Мы устроились спать вместе.

– Лети завтра со мной.

– Неудобно обидеть испанца. Он подумает, что после сегодняшней истории я не верю в его пилотские способности. А пилот все-таки прекрасный.

– А я, по-твоему, плохой?

– Тебе к лицу маленькое жалованье и два пулемета.

Мы уже засыпали, но он вдруг засмеялся в темноте.

– А кто это стоял в самолете над Пиренеями с пистолетом у моего затылка? Ты думаешь, я тогда ничего не заметил? Мне стало неловко.

– Спи, болтушка! Ведь не сразу узнаешь людей.

9 июня

Погода очень плохая, не летят ни Гидез, ни Янгуас.

Фашисты усиливают нажим на Бильбао. Они подходят к укрепленному поясу. Боюсь, что «синтурон» не выдержит. Но в городе сравнительно спокойно.

10 июня

Гидез решил лететь в полдень, а Янгуас – в шесть вечера. Я сказал Абелю, что если к полудню не успею приехать на пляж, пусть улетает без меня, – вечером в отеле «Лафайетт», в Тулузе, мы встретимся… Он захватил с собой мой багаж.

С боевых участков удалось вернуться только в три.

Когда в пять часов с Янгуасом, с Карменом и другими провожающими мы приехали в Ларедо, мы застыли при виде того, что открылось нашим глазам.

На берегу стоял и глядел вперед неподвижный, только очень взлохмаченный Гидез. Рядом с ним валялся, весь размокший, мой белый чемодан с одним обломанным замком.

В море, в полукилометре, примерно наполовину торчал из воды самолет Гидеза. Один мотор обломался и висел на какой-то трубе, как глаз, вырванный из орбиты. Одна нога с колесом тоже была подломана. К трупу самолета был пришвартован рыбачий баркас.

– Что случилось, Абель?!

Он рассказал, медленно, с паузами, как ребенок со сна: приехал, загрузил машину, посадил пассажиров, не дождался меня, завел моторы, они работали отлично; долго пробовать не стал, чтобы не разогревать и не тратить горючее, взлетел, взлетел хорошо, вышел на курс, стал отходить от берега, и тут вдруг сдохли сразу оба мотора. Сразу, в один и тот же момент. Ведь это никогда не случается, не так ли? Оба вместе, и в одно и то же время. Самолет стал падать, он с колоссальным трудом немного спланировал, ослабил удар. Все очутились в воде, выбрались из кабины, машина каким-то чудом полудержалась на волнах. Люди уцелели потому, что падение самолета было видно с берега, рыбаки поспешили спасать. Еще две минуты – и самолет погиб бы в одиночестве.

– Что же случилось с моторами? Какая сволочь копалась в них?

Перейти на страницу:

Все книги серии Монограмма

Испанский дневник
Испанский дневник

«Экспедиция занимает большой старинный особняк. В комнатах грязновато. На стильных комодах, на нетопленых каминах громоздятся большие, металлические, похожие на консервные, банки с кровью. Здесь ее собирают от доноров и распределяют по больницам, по фронтовым лазаретам». Так описывает ситуацию гражданской войны в Испании знаменитый советский журналист Михаил Кольцов, брат не менее известного в последующие годы карикатуриста Бор. Ефимова. Это была страшная катастрофа, последствия которой Испания переживала еще многие десятилетия. История автора тоже была трагической. После возвращения с той далекой и такой близкой войны он был репрессирован и казнен, но его непридуманная правда об увиденном навсегда осталась в сердцах наших людей.

Михаил Ефимович Кольцов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания
Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

«Петух в аквариуме» – это, понятно, метафора. Метафора самоиронии, которая доминирует в этой необычной книге воспоминаний. Читается она легко, с неослабевающим интересом. Занимательность ей придает пестрота быстро сменяющихся сцен, ситуаций и лиц.Автор повествует по преимуществу о повседневной жизни своего времени, будь то русско-иранский Ашхабад 1930–х, стрелковый батальон на фронте в Польше и в Восточной Пруссии, Военная академия или Московский университет в 1960-е годы. Всё это показано «изнутри» наблюдательным автором.Уникальная память, позволяющая автору воспроизводить с зеркальной точностью события и разговоры полувековой давности, придают книге еще одно измерение – эффект погружения читателя в неповторимую атмосферу и быт 30-х – 70-х годов прошлого века. Другая привлекательная особенность этих воспоминаний – их психологическая точность и спокойно-иронический взгляд автора на всё происходящее с ним и вокруг него.

Леонид Матвеевич Аринштейн

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное
История одной семьи (XX век. Болгария – Россия)
История одной семьи (XX век. Болгария – Россия)

Главный герой этой книги – Здравко Васильевич Мицов (1903–1986), генерал, профессор, народный врач Народной Республики Болгарии, Герой Социалистического Труда. Его жизнь тесно переплелась с грандиозными – великими и ужасными – событиями ХХ века. Участник революционной борьбы на своей родине, он проходит через тюрьмы Югославии, Австрии, Болгарии, бежит из страны и эмигрирует в СССР.В Советском Союзе начался новый этап его жизни. Впоследствии он писал, что «любовь к России – это была та начальная сила, которой можно объяснить сущность всей моей жизни». Окончив Военно-медицинскую академию (Ленинград), З. В. Мицов защитил диссертацию по военной токсикологии и 18 лет прослужил в Красной армии, отдав много сил и энергии подготовке военных врачей. В период массовых репрессий был арестован по ложному обвинению в шпионаже и провел 20 месяцев в ленинградских тюрьмах. Принимал участие в Великой Отечественной войне. После ее окончания вернулся в Болгарию, где работал до конца своих дней.Воспоминания, написанные его дочерью, – интересный исторический источник, который включает выдержки из дневников, записок, газетных публикаций и других документов эпохи.Для всех, кто интересуется историей болгаро-русских взаимоотношений и непростой отечественной историей ХХ века.

Инга Здравковна Мицова

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное