Испанский дневник

Газеты раструбили победу. Они пишут о блестящем контрнаступлении, чуть ли не о разгроме и конце фашистского похода на Мадрид.

Рота танков запрятана в оливковой роще у подножия горы Ангелов. Бойцы чинятся, чистятся, заправляются, отдыхают. Они очень воодушевлены качеством своих машин. Броня оказалась нечувствительной ни к ручным гранатам, ни к снарядам легкой артиллерии. Бронебойные пули оставляют даже не шрамы, а только пятна на окраске. Скорострельная пушка очень подвижна в своей башне. Отлично устроены пулеметы. Без отказа работали все моторы.

Есть двое раненных тяжело. Один уже умер. Легко раненные остались в строю. Вот Симон – у него содран громадный лоскут кожи с головы, он с повязкой лазит под танком.

Они ворчат на пехоту, но готовы хоть сегодня опять идти в бой. Обещают не делать больше безумных вещей, не выскакивать из танка под пулеметным огнем только для того, чтобы сорвать с дома монархический флаг.

Вечером в театре «Кальдерой» был митинг в честь Советского Союза, с передачей по радио в Москву. Я рекомендовал у микрофона испанских ораторов и сокращенно излагал их речи. Неужели меня слышат там, на родине, в квартирах, клубах, на вокзалах? Я мысленно представлял себе друзей, знакомых и незнакомых советских людей у приемников. В директорскую ложу вошел Ларго Кабальеро с двумя щеголеватыми адъютантами, я его тоже представил радиослушателям… Только кончился митинг – налетела авиация, две бомбы упали у самого входа в театр, убили несколько человек. Еще – у кино «Капитоль». Еще – на очередь у молочного магазина; разорвала несколько женщин, ранила несколько десятков человек.

Мы шли домой, пожарные засыпали песком кровавые лужи на асфальте. Потом полил теплый дождь.

31 октября

Главный натиск мятежников на Мадрид сегодня – по эстремадурской дороге, от Навалькарнеро. Здесь продвигаются конница, пехота и оставшиеся легкие танки.

Оставшиеся – потому что вчера у Гриньона республиканская артиллерия, стреляя прямой наводкой, уничтожила четыре танка и вывела из строя пятый.

Это сделал молодой артиллерист, майор Энрике Больянос, командир батареи.

Он ранен, Мигель приехал к нему в госпиталь в Карабанчель – благодарить от имени генерального комиссара. Больянос, маленький, хрупкий, бледный, лежал на койке, морщась и улыбаясь. Он рискует потерять ногу.

Он совершил дерзкий поступок, нарушил все тяжеловесные и громоздкие уставы испанской артиллерии: он без письменного приказа, без устного, совсем без приказа, без согласования по телефону, по голой личной своей инициативе, исходя из новых обстоятельств боя, обратил огонь на итальянское механизированное подразделение, побил и отбросил его.

– Как так вы проявили подобное самоуправство?! – шутливо спросил Мигель у майора.

– Признаюсь вам, главным образом потому, что мне было жалко терять свои пушки. Итальянцы подбирались к деревне, где стояло имущество моей батареи. Мне стало обидно, вот я и разошелся…

Вальдеморо оставлено, Листер с боем отступает к Хетафе – последнему южному предместью Мадрида. Части у него тают, расползаются.

Здесь взят в плен итальянец. Когда Мигель, желая расспросить, тронул его за плечо, он вздрогнул всем телом: каждую минуту ждет он расправы. Наконец, видя, что с ним обращаются по-человечески, немножко оживает и дает показания. У него документы Луиджи Корси, капрала первой бандеры (полка) иностранного легиона. Крестьянин, рожден в провинции Бриндизи, служил в третьей роте десятого артиллерийского полка. Стоянка полка – Рим.

В конце сентября, показывает он, командир полка генерал Перико лично отобрал его, в числе пятидесяти человек, для секретного задания. Их отправили с пятнадцатью орудиями из Генуи на небольшом корабле в порт Виго. Оттуда на грузовиках на талаверский фронт, в Касерес. Только здесь им обменили итальянское обмундирование на испанское. В Касересе стоит итальянская танковая часть, в Талавере – германский пулеметный учебный центр.

Под Сесеньей Корси командовал батареей из пушек, с ним же прибывших из Италии. Эти самые пушки были раздавлены республиканскими танками. Луиджи Корси всхлипывает и просит верить каждому его слову, потому что он член организации итальянской фашистской молодежи и не станет врать.

Можно поверить перепуганному Луиджи. Он неповинен ни в чем более, чем он сам рассказал. За остальное отвечает его высокое римское начальство.

Из города уезжают все, кто и как может. Развелись дикие шоферы на краденых машинах, они вывозят состоятельных людей за бешеные деньги в Куэнку или дальше по валенсийской дороге. Имущих, но не очень богатых. Очень богатые предпочитают оставаться в Мадриде – ждать Франко.

Шоферы вообще стали во всех смыслах ведущей профессией. Среди начальников и крупных чиновников идут разговоры – у кого какой шофер, насколько предан, останется ли он при шефе или бросит его и предпочтет эвакуировать собственную свою семью.

У моего Дамасо что-то испортилось в моторе, машина стоит на ремонте, я езжу на престарелом комиссариатском «Мерседесе» со случайными дежурными шоферами.