Испанский садовник

Некоторое время он стоял, откинув голову, резко выделяясь на фоне опалового неба, потом, не говоря ни слова и лишь взглянув на Николаса со скрытой угрозой, повернулся и пошел прочь.

Николас стоял, будто окаменев, с сильно бьющимся сердцем, потерянный и всеми брошенный. Ему стала понятна снисходительность отца, исключительная покладистость профессора, возвышенное настроение Гарсиа — картина утра была завершена. Хосе в тюрьме… Вор… Нет, нет, никогда, — думал он с душераздирающей болью — никогда его не заставят в это поверить. Пусть он мал и ничем не может помочь, но его не сломить! Они не заставят его утратить веру в друга.

От этих мыслей его отвлекли голоса, он повернулся и заглянул за ограду. По аллее в сторону виллы шли двое. Старые, в черной одежде и запыленных сапогах они ковыляли медленно, будто пара ободранных ворон. Тот, что повыше, с линялым черным зонтиком, был одет в черную сутану, и Николас вскрикнул от удивления, сообразив, что это священник. Теперь он разглядел, что вторым стариком был Педро. Не раздумывая, он бросился бежать, обогнул сад, стараясь не быть замеченным, и продрался сквозь кусты как раз вовремя, чтобы встретить гостей на подъездной дорожке.

— Педро, — сказал он, переводя дух, — как ваши дела? Как Хосе? Что вы здесь делаете?

Старик печально махнул рукой.

— Мы идем к твоему почтенному отцу.

— Зачем, Педро? Скажите же мне, где Хосе?

Священник шел медленно, слегка прихрамывая, и опирался на старый зонтик. Бросив взгляд в его сторону, Педро поспешил ответить:

— Мне не следует разговаривать с тобой, Нико. Это может только ухудшить наше положение.  Дела плохи.  Но я молюсь Богу, чтобы стало лучше. — Снова взглянув вперед, он торопливо прошептал: — Держи, малыш. Не говори ничего!

Он сунул в горячую ладошку клочок бумаги и в следующую минуту уже был рядом со своим спутником, приближаясь к двери.

Николас метнулся в кусты. Прячась, с бьющимся сердцем, он развернул записку.

«Дорогой Нико!

Надеюсь, ты получил это. Меня заперли в казармах. Представляешь? Не могу сказать, что я в восторге от этого места. Приходится из кожи вон лезть, чтобы дали потренироваться. Но ничего! Скоро я выйду отсюда, и мы вместе посмеемся над теми, кто так жестоко ошибся. Если сможешь, полей, пожалуйста, новые посадки. И держись подальше от Гарсиа. Не унывай, амиго! Мы с тобой еще порыбачим. Записку лучше уничтожить.

Твой друг,

Хосе»

Николас трижды перечитал письмо; слезы навернулись у него на глаза, он положил записку в рот, тщательно перетер ее зубами и с усилием мужественно проглотил. Потом, пытаясь сквозь кусты разглядеть, можно ли выйти незамеченным, он с горечью увидел, что Педро и священник не допущены в дом. Гарсиа счел уместным оставить их стоять у двери, а теперь и консул с мрачной миной вышел на крыльцо говорить с ними.

Преодолев страх, Николас опустился на четвереньки и, не обращая внимания на раздираемые в кровь коленки,  подполз поближе, чтобы слышать их разговор.

— Сожалеем, что побеспокоили вас, сеньор, — сказал Педро с таким смирением, что Николас чуть не заплакал. — Мы знаем, что вы заняты делами первостепенной важности…

— Я действительно очень занят, — отрезал консул.

— Об этом я и говорю, сеньор. Тем не менее, мы решились потревожить вас по очень важному для нас делу. Сам я бедный и невежественный человек, один я бы не решился прийти. Но отец Лимаза был так добр, что пообещал, что вы со мной поговорите.

— Прошу вас, покороче.

Николас не мог этого вынести. Раздвинув кусты, он увидел возвышавшегося над ним отца, будто прибавившего в росте, и Педро с бледными увядшими щеками, нервно сжимающего руки в умоляющем жесте.

— Речь идет о Хосе, моем внуке. Вам известно, что он попал в беду.

Консул нетерпеливо переступил с ноги на ногу, нервно вздернув мясистый подбородок.

— Разумеется, мне это известно. Но от меня ничего не зависит. Почему бы вам не обратиться в полицию?

— Полиция не слушает бедняков, сеньор. Вот если бы вы с высоты вашего положения замолвили словечко…

— Я не имею ни возможности, ни желания вмешиваться в ход правосудия. Ваш внук должен понести наказание за совершенный им поступок.

— Сеньор… Его поступок… — пролепетал Педро, — этого-то мы и не можем понять…

— Хосе хороший парень, сеньор, — наконец-то заговорил отец Лимаза спокойным умиротворяющим тоном. — Могу вас в этом заверить — ведь я знаю его с рождения.