Испанский садовник. Древо Иуды

В десять часов вечера, лежа в постели, Николас услышал шум отъезжающей машины и испуганно зарылся под одеяло. Лучи фар метнулись по потолку, подобно усикам гигантского насекомого, и исчезли. Комната погрузилась в кромешную темноту, и в наступившей тишине мальчик услышал биение собственного сердца. Он так редко разлучался с отцом, что даже кратковременные отлучки консула вгоняли его в тоску и уныние. Но в этот раз к его обычному беспокойству примешивался еще один страх, в котором он не мог бы признаться даже себе, – он остается без всякой поддержки, один на один с Гарсиа.

Николас долго не мог заснуть, но не метался по постели, как бывало с ним во время болезни, а лежал тихо, неподвижно, вперив взор в темноту, и слушал, слушал, когда же подъедет машина и вернется дворецкий. Скрип сухой доски, похожий на вздох облегчения после знойного дня; робкий мышиный топоток за деревянной панелью старого испанского дома, прерывистое постукивание ветки мимозы по окну – все эти тихие ночные звуки всегда успокаивали его, но сейчас ему было не до них. Часы в холле пробили полночь. А вдруг Гарсиа заглушил мотор и неслышно подкатил к конюшне? Может, он уже здесь, в доме, и в любой момент на лестнице раздастся звук его мягких крадущихся шагов. Николас поежился от инстинктивного недоверия к дворецкому, которое не поддавалось ни объяснению, ни контролю.

Должно быть, он все же уснул, потому что проснулся при свете нового дня. На прикроватном столике стоял поднос, и Магдалина открывала ставни, весело приговаривая:

– А я тебе завтрак принесла, подкрепись немного.

Теперь он гораздо лучше понимал ее и, улыбаясь ей в ответ, сел в кровати. Магдалина ему нравилась, несмотря на угрюмость, периодически овладевавшую ею после перебранок в кухне, из-за которых ее выпуклый лоб обиженно собирался в складки.

– Папа успел на поезд? – спросил Николас, отпивая апельсиновый сок.

– Да-да, – кивнула она. – Я уверена.

– Я не слышал, как подъехала машина.

Она наклонилась, поднимая с пола что-то невидимое, и заговорила обычным тоном, но при этом искоса взглянула на него, как бы оценивая реакцию на свои слова:

– Гарсиа не возвращался. Было уже слишком поздно. Я думаю, он задержится в Барселоне до конца выходных. У него там друзья. Нужно уладить какое-то дело.

Николас недоверчиво смотрел на нее широко раскрытыми глазами, чувствуя облегчение и невыразимую радость.

– Это правда?..

Все так же пристально глядя на него, Магдалина кивнула:

– Не нужно ничего говорить. Мы с тобой и сами не пропадем, верно?

– Да, да! – воскликнул он, не узнавая собственного голоса.

– Что тебе приготовить на ланч?

– Да что угодно, Магдалина! Ты такая славная…

– Я приготовлю тебе что-нибудь особенное. – Она удовлетворенно кивнула, отчего ее серьги заплясали.

С широкой, но печальной улыбкой Магдалина поправила ему одеяло и вышла из комнаты.

Оставшись один, Николас потянулся, застонав от удовольствия, и стал кататься по широкой кровати, радуясь неожиданному счастью и предвкушая чудесные часы в обществе Хосе без всякого присмотра…

– И завтра тоже! – крикнул он лохматой собачке. – А может, еще и в понедельник!

Вскочив с кровати, он принялся одеваться, на ходу доедая завтрак и то и дело поглядывая в окно на заросли мирта, где Хосе уже приступил к работе. С заслуживающей похвалы сдержанностью Николас сел за свой письменный стол и набросал пару строк:

Привет, Хосе!

Отец уехал в Мадрид дня на три. Гарсиа тоже нет дома. Правда здорово? Я не нарушу обещания: ни разговаривать, ни работать не буду. Но я собираюсь провести с тобой весь день.

Ура!

Твой Нико.

Минуту спустя он, запыхавшись, протягивал записку Хосе и улыбался, глядя на ответную радостную пантомиму друга.

Они были вместе целое утро. Большая часть камней уже была уложена, и заполнять грунтом расщелины этого основания было не слишком тяжело. Когда Хосе катил тачку, Николас бежал за ним следом. Пока садовник разбрасывал лопатой мягкую землю, мальчик сидел на камне и, подперев руками подбородок, смотрел на него в ожидании неизменной теплой улыбки. Иногда Хосе заставлял его громко хохотать, энергично, но безмолвно шевеля губами, после чего надувал щеки и имитировал громкий взрыв.

День разгорался, и лицо Хосе постепенно приобрело озабоченное выражение, словно он думал о чем-то важном и таинственном. Наконец он отложил лопату, сел и, вытащив огрызок карандаша, написал чудесные слова, которые Николас прочитал, жадно заглядывая ему через плечо:

Пойдешь со мной завтра на рыбалку?

Я договорюсь с Магдалиной.