Август Цесарец не ожидал, что овация будет такой шквальной, неожиданной.
– Я думаю, – продолжал он, не дав стихнуть аплодисментам, – что правительство немедленно должно объявить амнистию, и демократы, патриоты нашей славянской – не сербской или хорватской, но югославской – родины, должны выйти из тюрем! А следующим актом правительства обязана быть легализация партии коммунистов!
Он поднял руку, приглашая студентов к тишине, но овация шла, словно прибой, волнами: сверху вниз, снизу вверх, будто жила она сама по себе, отдельная от этих молодых людей, и от их рук, и от их глаз, устремленных на него, побледневшего от волнения, с багровыми пятнами, выступившими на лбу и на шее, – так с ним бывало всегда в минуты особенно сильного нервного напряжения.