Испанский вариант

…Диц сел рядом с Косоричем, одарил его одной из своих самых широких улыбок и предложил покататься по улицам «обворожительного города». Он так и сказал: обворожительный город. Эти слова никак не вязались с тяжелым лицом немца, и непременная улыбка (в школе гестапо учили: «Главное – расположить к себе агента. Для этого нужно помнить, что улыбка, открытость, сострадание, щедрость, игра в начальственность и в значимость – главные козыри») показалась Косоричу плохой актерской гримасой.

– Ну, как дела? – спросил Диц, когда они отъехали от ресторана.

– Не имею чести знать, с кем беседую.

– Вам большущий привет от профессора Зибера.

– Он прислал рекомендательное письмо?

– Времени сейчас нет письма писать. Автомобиль служебный? – Диц повернулся и посмотрел в заднее стекло, нет ли хвоста.

– За мной не следят, – сказал Косорич. – Автомобиль собственный.

– Ну а вообще-то как дела? На службе все хорошо?

– Простите, но по какому праву вы задаете мне подобные вопросы?

– Да будет вам, господин Косорич… Я действительно друг Зибера. Он работает в моем отделе…

– Он в вашем отделе? – усмехнулся Косорич, подумав, что врать так откровенно – не лучший способ общения.

– Да, он занимается у меня славянами, – продолжал лгать Диц, не уловив юмора в интонации Косорича. – Он мне докладывал о том, как вы с ним на пари купались в костюмах. Было такое?!

Косорич с недоумением посмотрел на Дица, и тот почувствовал, что подполковник чем-то недоволен, но в силу своей духовной структуры он не мог понять, чем же именно недоволен этот югослав. Закаменев лицом (уроки разведшколы: «Меняй смех на тяжесть взгляда – это действует на агента»), Диц сказал:

– Тут у нас просьбочка: изложите, пожалуйста, к завтрашнему утру ваши соображения по поводу происходящих в армии событий. Кто из армейских вожаков хотел бы урегулировать конфликт путем переговоров с нами?

– Изложить? – удивился Косорич. – Вы меня с кем-то путаете. Я не осведомитель. Я никогда никому ничего не излагал.

– Будет вам, господин Косорич. Ваши начальники удивятся, если я дам им прочитать отчеты о ваших беседах с Зибером и о тех вояжах, которые вы совершали с Ульманом.

– С кем?

– С Ульманом. Из Мюнхена… Ах да, он у вас здесь был под фамилией Зарцль. Ну, помните, журналист? Который вместе с вами фотографировал военные порты? Мы ведь все помним и все знаем…

Косорич даже зажмурился от гнева. Он вспомнил интеллигентное лицо Зибера, их беседы о живописи, лошадях, астрологии; вспомнил своих коллег, подчеркнуто уважительных с ним, широко образованных и талантливых офицеров, и ему показалось диким продолжать разговор с этим болваном, который властен над ним только потому, что имел доступ к таинственным папкам в гестапо.

Косорич остановил машину на перекрестке, открыл дверцу и тихо сказал:

– Вон отсюда! Научитесь сначала разговаривать!

– Что, что?!

– Вон! Иначе я позову полицейского! Вон!

Фохт во всем подражал Веезенмайеру. Он участливо выслушал Дица, рассеянно посмотрел на Штирлица и, зевнув (было уже два часа ночи), спросил:

– Что же вы предлагаете?

– Я бы кости ему переломал – вот мое предложение. Мерзавец! Говорил со мной, будто чистенький…

– Зачем же кости ломать? Этим занимаются больные люди, садисты. Вы знаете, что такое садизм, Диц? Это проявление маниакального психоза, желание утвердить свою слабость или умственную отсталость за счет страданий другого.

Лицо Фохта стало на какое-то мгновенье маской, и Штирлиц вспомнил индуса, с которым встречался в Кабуле, когда тот демонстрировал опыты по управлению кровообращением – он останавливал работу сердца и мог не дышать две минуты.

– Идите, Диц, – сказал Фохт. – Продолжим разговор утром.

Когда дверь за Дицем закрылась, Фохт закурил, налил себе воды и покачал головой.

– Молодец наш Диц, – сказал он, – я боялся, что он все провалит.

Штирлиц посмотрел на Фохта с недоумением.

– Вы хотите сказать, что он уже провалил? – спросил Фохт. – Нет. Он взрыхлил почву. Идиот необходим в каждой комбинации… Ненадолго. Понимаете?

– Нет.

– Будет вам. Веезенмайер сказал, чтобы я ориентировался на вас. Вы же умный, Штирлиц…

– Поэтому и не понимаю.

– Вербуют, как правило, начинающих – в политике, армии, науке, журналистике, не так ли?

– Не всегда. Иногда удается завербовать и состоявшихся.