- По-вашему, было бы лучше проливать кровь на стороне красных?
- А подыхать за фашистов?
- Сейчас я не сужу, когда, на чьей стороне и почему он пролил свою кровь, Петерис. Я сейчас просто жалею кровь - его кровь, понимаете? Вы же его друг...
- Мы были друзьями, Мэри. Так вернее. Как мне это ни обидно. Что вы собираетесь делать в Испании?
- Вы задаете дикие вопросы. Я собираюсь быть с ним. Просто-напросто.
- Простите, но меня спросят в испанском консульстве - кто вы ему: жена, сестра?
- Скажите, что сестра.
- Я чиновник министерства иностранных дел, и я не могу лгать: мне дорог престиж родины.
- Я жизнь... знакомого? Солгите им что-нибудь... Солгите, что я еду туда как сестра милосердия из Армии спасения...
- Я сострадаю вам, Мэри... Но врать не стану. Это не тот случай, чтобы врать. Постарайтесь понять меня. Впрочем... Если хотите, я попробую связать вас с одним джентльменом, он может помочь вам, только он может...
Генерал Гортон успел внимательно оглядеть Мэри, пока шел ей навстречу по толстому белому ковру, скрадывавшему шаги: казалось, что он двигается бесшумно, как кошка.
- Я понимаю ваше горе, - сказал он, усаживая женщину в кресло возле камина. - В наше время ваш стоицизм был правилом, ныне, в век прагматизма, это исключение - тем приятнее мне помочь вам... Кофе?
- Спасибо.
- Можно спросить чаю... Говорят, правда, что он портит цвет лица.
- Сейчас хорошая косметика.
- Вы сохраняете чувство юмора. Господин Петерис просил меня принять участие в вашей судьбе...
- В судьбе моего друга.
- Мисс Пейдж, вы англичанка?
- По паспорту я латышка... Моя мать - англичанка.
- Видимо, кровь сильнее паспорта?
- Генерал, в госпитале умирает мой друг.
- Не считайте медлительностью внешние ее проявления. Я могу договориться о вашей поездке в Бургос сегодня же. Петерис объяснил вам, кто я?
- Нет. Он просто сказал, что вы можете помочь мне.
- Напрасно он играет в детскую конспирацию. Я из контрразведки империи, мисс Пейдж. У меня корыстный интерес к вашему больному другу. Я хочу, чтобы мой интерес, корыстный, и ваш, бескорыстный, совпали.
- Вы предлагаете мне шпионить?
Гортон отрицательно покачал головой:
- Нет. Я предлагаю вам охранять вашего друга. Если, конечно, он выкарабкается из этой передряги. Говорят состояние у него тяжелое.
- Он выкарабкается.
- Вы его хорошо знаете?
- Именно поэтому я и убеждена в том, что он выкарабкается.
Гортон улыбнулся:
- Он чувствует, как вы постоянно молитесь о нем.
- Я атеистка.
- Можно молиться и не веруя. Как правило, большинство людей обращается к богу в минуты трудностей: в дни счастья мы забываем о нем.
- Я актриса, генерал...
- Разве у актрис не бывает трудностей?
- Я говорю о другом. Я не умею охранять. Я умею петь, и то довольно плохо...
- Охранять любимого надо от друзей - всего лишь От врагов мы вам поможем сохранить его
- Почему латыш пользуется таким вниманием британской контрразведки, генерал?
- Я объясню, если услышу ваше согласие помочь мне.
- Вам или той службе, которую вы представляете?
- Я не разделяю два эти понятия, мисс Пейдж. И я, и моя служба отдали себя делу охраны империи от посягательств извне - отныне и навечно.
- Не думала, что разведчики так сентиментальны...
- Я контрразведчик, мисс Пейдж. А мы сентиментальны куда больше, чем вам думается. Во имя империи мы должны положить на заклание друга, если он окажется врагом; враг может сделаться братом, если он оказал помощь Острову - при этом мы сделаны из такого же человеческого материала, как и все остальные.
Неслышная горничная принесла две чашки чаю. Гортон подвинул Мэри сахарницу и спросил:
- С лимоном?
Бургос, 1938, апрель __________________________________________________________________________
<Л е р с т у. Совершенно секретно, напечатано в 2 экз. После
выхода Пальма из госпиталя <Санта крус> агентурная и оперативная
разработка серьезно затруднилась в связи с присутствием в Бургосе его
любовницы Мэри Пейдж. Все время они проводят вместе. Два раза мне
удалось выехать с ним на рыбалку, но на какие-либо откровенные
разговоры он не идет, подчеркивая свою приверженность идеологии
фюрера, сохраняя при этом определенные сомнения по поводу жестокости
нашей внутренней политики. Данные телефонных прослушиваний и
наружного наблюдения никаких результатов не дали. Можно также с
уверенностью сказать, что никаких компрометирующих контактов он не
имеет. Ни с кем. из подозрительных или неизвестных лиц не встречался.
Прошу санкционировать продолжение работы с Пальма. В случае, если вы
санкционируете продолжение работы, прошу разрешить завтра выезд
вместе с ним за город на лов форели.
Штурмбанфюрер Ш т и р л и ц>.
Штирлиц, Вольф и Ян - со шрамом на лбу, бледный еще после недавнего ранения (новый, 1938 год он встречал в госпитале) - сидели в сосновом, напоенном запахом смолы лесу так, чтобы видеть всех, кто мог подойти к реке, а их чтобы никто заметить не мог: лес был молодой, саженый, частый. В сумках у Штирлица и Пальма уже лежало по несколько маленьких форелей. Покусывая травку, Вольф говорил: