Испанский вариант (сборник)

– Это не смешно, Ян. Как бы вы на моем месте отнеслись к такому любителю маскарадов? На моем месте – я подчеркиваю, потому что я, именно я, дважды брал на себя ответственность и уверял руководство, что юный латыш не может вести такую коварную двойную игру, которая проглядывает во всех перечисленных мною эпизодах. Отвечайте, Ян, прямо: что вы об этом думаете?

– Хорошо, что вы меня сюда вывезли, – ответил Ян, – а то я мог бы подумать, что это допрос.

– А вы и считайте это допросом.

– Мне неприятна мысль, что из-за неумения раскрыть преступление вы решились оскорбить мое достоинство.

– Ян, если мы сейчас не оформим сугубо серьезным образом наши – на будущее – деловые взаимоотношения, я докажу всем, что вы русский агент. Это для вас так же плохо в Европе, как и здесь – за Пиренеями. Я уж не говорю о Германии. Впрочем, и в Англии, и в Латвии с таким же неудовольствием отнесутся к этому, если я подтвержу, что в довершение ко всему вы были и нашим агентом.

– А ведь это шантаж! Я возмущен, Уго, я возмущен!

– Легче, легче! Легче, Чемберлен Иосифович.

– Зачем же оскорблять британского премьера? Я ведь не называю вас Атиллой Адольфовичем.

– А для меня это комплимент.

– Что вы скажете, если я завтра напишу в моих газетах о ваших недостойных предложениях? И об этом возмутительном ночном допросе – тоже?

– Стоит ли?

– Вы меня ставите в безвыходное положение…

– Вы сами себя ставите в безвыходное положение. Я предлагаю вам достойный выход.

– Покупайте послезавтра «Пост», – сказал Ян и хотел, повернувшись, уйти по дороге вниз, к городу, но он увидел, как Лерст полез за пистолетом. Ян в рывке схватил его руку. Они боролись, и Ян старался поднять руку Лерста с зажатым в ней пистолетом вверх. Прогрохотал выстрел, второй… третий… Лерст стал оседать на землю.

Ян обернулся. На шоссе белела фигура: это стояла Мэри. Она медленно прятала пистолет в белую сумку, сделанную из толстой блестящей соломки…

…Через сорок минут после этого Ян и Мэри бегом поднялись в ее номер.

– Не надо брать никаких вещей, – сказал Ян. – Сразу на аэродром. Немедленно…

– Но паспорт хотя бы я должна взять, милый…

– У тебя хорошее самообладание…

Они поднялись на второй этаж и увидели около номера трех испанских офицеров. Мэри остановилась. Ян шепнул:

– А вот это – конец.

– Сеньор Пальма? – лениво козырнув, спросил картинно красивый испанский полковник.

– Да.

– Сеньор Пальма, я прошу вас следовать за нами.

– Можно переодеться?

– Я бы на вашем месте этого не делал.

– Куда мы поедем?

– В штаб генерала Франко.

– И все-таки мне бы хотелось переодеться…

– Как вам будет угодно.

Ян думал, что офицеры пойдут следом за ним в номер, но они остались ждать в коридоре.

«Испанцы и есть испанцы, – успел еще подумать Ян, – рыцари не смеют оскорбить даму. Убить – да, но оскорбить – ни в коем случае».

Он обнял Мэри и шепнул:

– Улетай в Лиссабон. Сейчас же. Или уезжай. На моей машине.

…«Линкольн» с тремя молчаливыми испанцами пронесся по спящему Бургосу и остановился возле штаба Франко. Ян в сопровождении военных прошел через целую анфиладу комнат и остановился в огромном, отделанном белым мрамором мавританском дворике. Где-то вдали слышалась андалузская песня.

– Я не разбираю слов, – обратился Пальма к одному из военных. – О чем она поет?

– Я тоже плохо понимаю андалузский, – ответил офицер. – Я астуриец… По-моему, она поет о любви. Андалузский диалект ужасен, но они всегда поют о любви…

– Ничего подобного, – сказал второй испанец, – она поет о корриде.

– Нет, – возразил третий, – она поет колыбельную песню…

– Под такую колыбельную не очень-то уснешь, – сказал Пальма.

– Ничего, мы, испанцы, умеем засыпать и под марши, – усмехнулся полковник.

Распахнулись двери, и из внутренних комнат вышел министр иностранных дел Хордана в сопровождении военного министра Давила. Он приблизился к Яну и сказал:

– За кровь, которую вы пролили на полях испанской битвы, я хочу преподнести вам этот подарок, – и он протянул Яну золотую табакерку.

Пальма вытер глаза. От пережитого волнения они слезились.

Хордана понял это иначе. Он обнял Яна и тоже – молча и картинно – прижал пальцы к уголкам своих красивых больших глаз.)

Бургос, 1938, 6 августа, 23 час. 05 мин.

Вольф поднялся навстречу Штирлицу.

– Плохо, – сказал Штирлиц. – Все плохо. Надо давать отбой нашим самолетам. Будем решать все здесь. Сами.

– Люди готовы. Скажи, когда выгодней по времени делать налет на вашу контору.

– Это глупо, Вольф.

– Рискованно, сказал бы я, но не глупо.

– Помирать раньше времени – глупо.

– Это верно. Я, знаешь, познакомился в Мадриде с одним поразительным американцем. Хемингуэй, писатель есть такой… Он мне сказал, что главная задача писателя – долго жить, чтобы все успеть.

– Ну, вот видишь, – мягко улыбнулся Штирлиц. – Поступать будем иначе. Какая у тебя машина?

– Та же… Грузовичок.

Штирлиц достал из кармана карту Бургоса и расстелил ее на столе.

– Смотри, вот это маршрут с нашей базы на аэродром…

– Понимаю тебя… Только почему ты думаешь, что твои эсэсовцы остановятся на дороге?

Штирлиц снял трубку телефона, быстро набрал номер:

– Ну как дела, приятель? Что у вас хорошенького?