Испанцы Трех Миров

Литературное наследие Ж.-М. де Эредиа в основном составляют сонеты, которые дают возможность говорить о нем как об одном из самых замечательных мастеров этой стихотворной формы. Испанское имя, по мнению Теофиля Готье, не помешало Эредиа создать самые прекрасные на французском языке сонеты[449]. К этой высокой оценке полностью присоединяется П. Верлен: «Все писатели эпохи Возрождения до самого отдаленного потомства прибегали к сонету, который вновь восторжествовал у нас с 1830 г. и нашел в лице Жозе-Мариа де Эредиа, в этом испанце, так удивительно усвоившем себе язык и миросозерцание француза (разрядка наша. — В. Б.), своего специального великого поэта…»[450].

Однако для нашей темы еще больший интерес представляет тот факт, что Эредиа, за редким исключением, писал только сонеты[451]. Почти половина стихотворений, написанных на Кубе (в том числе первое), представляют собой сонеты. В первое же десятилетие своей жизни во Франции, включившись в парнасское движение, Эредиа писал только сонеты. Естественно предположить, что стойкое предпочтение, отдаваемое одной, причем именно сонетной форме, не было случайностью[452].

Престиж сонета во Франции, чрезвычайно высокий в эпоху Возрождения, после охлаждения к этой форме писателей-классицистов, в какой-то мере вновь восстановлен Сент-Бёвом. Некоторую дань сонету отдали романтики: А. де Виньи, А. де Мюссе, В. Гюго. Первая попытка в новое время написать цикл сонетов принадлежала О. Барбье. Однако прежде всего Ж.-М. де Эредиа опирался на античные сонеты Т. де Банвиля и на сонеты Леконта де Лиля[453].

Эредиа не просто воспользовался разработанной традицией французского сонета, именно он, по справедливому замечанию Леонида Гроссмана, окончательно утвердил сонетный канон[454]. Поэтому имеются основания считать, что поэту кубинского происхождения войти в французскую стихотворную традицию и утвердиться в ней было проще при помощи этой жесткой формы, обладающей «сводом» заранее заданных правил.

Все сонеты Эредиа написаны александрийским стихом. Единственный сонет, написанный восемнадцатислож-ником, более свойственным испаноязычной поэзии, относится к самому началу его литературной деятельности.

Опираясь на традиции, Эредиа вместе с тем, по наблюдению Ф. Брюнетьера, «отвергает традиционное представление о замкнутости и ограниченности сонетной формы. Он умеет завершить каждую маленькую поэму такой выразительной и живописной картиной, что грани видимого мира как бы раздвигаются образами исключительной силы»[455]. Поэта, по собственному признанию, в сонетах привлекала «красота, одновременно мистическая и математическая»[456]. Каждый из них представляет собой картину, вдохновленную тем или иным историческим или историко-культурным событием. «Выдержанная повсюду строгая форма сонета, необычайная концентрированность словесного материала, богатая инструментовка и поразительная точность и вместе с тем красочность эпитетов наряду с многочисленными неологизмами делают его почти непереводимым»,[457] — так характеризует сонет Эредиа С.А. Макашин.

Одной из удивительных особенностей «Трофеев» Эредиа, выявленной Р. Тозье и М. Ибровацем[458], является редкая насыщенность стихотворений реминисценциями. Ученые последовательно, хотя и не всегда убедительно, возводят многие образы и целые строчки буквально всех сонетов Эредиа к тем или иным произведениям Леконта де Лиля, Т. де Банвиля, Л. Менара, А. Шенье, Т. Готье, В. Гюго и т. д. Столь интенсивное использование творчества своих предшественников может показаться странным, однако не случайно подобный анализ всего состава сборника дает возможность провести параллели между поэтическими образами и устойчивыми словосочетаниями в сонетах Эредиа и в стихах других французских поэтов. Процесс усвоения языка, по-видимому, непременно сопровождается параллельным усвоением устойчивых элементов поэтики, поэтической речи и образности. Кроме авторов первой половины XIX века, Ж.-М. де Эредиа прошел также «школу» поэтов «Плеяды», творчество которых привлекало его внимание на протяжении всей жизни. Кое-что он почерпнул также и у своих собратьев по «Парнасу» — у Сюлли-Прюдома, Катюля Мендеса, Леона Дьеркса и некоторых других.

6