Испепеляющая страсть

Черт, но это несправедливо! Кевин весь закипал при мысли о том, как лондонское общество уничтожит Джилли, узнав о том, что она незаконнорожденная, а узнать это будет нетрудно. Даже его популярности будет недостаточно, чтобы спасти ее от унижений. Ох уж это высшее общество, скольких оно уже убило! Лишь королевские отпрыски да узаконенные бастарды, такие как Харлеан Мисцеллани, могли быть приняты в свете. Может быть, когда она станет старше и ее красота перестанет так бросаться в глаза (о, как изменилось первоначальное мнение Кевина о внешности жены!), можно будет склонить свет проявить к ней милосердие. Но пока не остается ничего, кроме как держать ее здесь, в Холле, где у нее есть друзья.

Она могла бы отправиться куда хочет, делать что хочет, если бы у нее была хотя бы половина состояния Сильвестра (самое малое, на что она имеет право), она была бы свободна покинуть Холл, чтобы прошлое не преследовало ее по пятам. Имея достаточно денег, она могла бы поселиться в Ирландии или еще где-нибудь и жить в роскоши, выйти замуж за любимого человека и нарожать полдюжины рыжих малышей…

Но нет, Джилли не может этого сделать, она не свободна. Она замужем: связана с человеком, которому может отдаваться лишь в темноте и никогда — при дневном свете. С человеком, которого готова терпеть, но не может любить. Черт побери Сильвестра! «Я ненавижу их всех, — признался себе Кевин, — потому что они обрекли мою любовь к Джилли на бесславный конец. Какое-то время, — продолжал он размышлять, — мне казалось, что она проявляет ко мне интерес — неподдельный интерес, — но вмешалось слишком много обстоятельств: шпион, контрабандисты, сокровище и его полуночный искатель, не говоря об О’Кифи». Мысли Кевина обратились к главной причине его несчастья — Рори О’Кифи. Кевин успел заметить внимание, которое Джилли проявляла к этому человеку — он просто обязан был это заметить, — но никогда до этого вечера не проявлялось оно так очевидно, так вопиюще.

Чем отчаяннее Джилли флиртовала с Рори (пуская в ход весь арсенал детских улыбок, хихикая и беззастенчиво строя глазки), тем яростнее Кевин отвечал ей, кокетничая с Гленис (искусно осыпая ее комплиментами, бросая на нее многозначительные взгляды и пару раз даже игриво подмигнув).

Остальные четверо, находившиеся в комнате, завороженно следили за обеими парами, как следят зрители за воланом, летающим над сеткой от одной ракетки к другой во время матча по бадминтону. Зрелище занимало их не меньше, чем какая-нибудь премьера в Ковент-Гарден.

Бо попытался было вмешаться, желая разрядить атмосферу, и попросил Джилли спеть «Веселый месяц май»; когда все подпевали припев, он «аккомпанировал», от души горланя «фа-ла-ла-ла-ла-ла!».

Это была похвальная попытка, но, когда Аманда попросила спеть что-нибудь тихое и печальное, Бо пожалел, что не предложил сыграть в карты, потому что Джилли запела одну из самых печальных песен Кэмпиона:

Можно, я к тебе, мой свет,
Загляну под вечерок?
Коль прогонишь, дай ответ.
Да какой в изгнанье прок?
Ты из жалости пригрей,
Не стоять же у дверей.

Она пела, не отводя глаз от лица Рори, сидящего рядом с нею на софе. Затем она медленно обернулась к Кевину и обратила второй и третий куплеты к нему:

Я не знаю, что за сброд
В час свидания ночной
За пустяк меня прибьет
Иль попользуется мной.
И пока тебя дождусь,
Вмиг румянца я лишусь.

Отведи угрозы прочь,
Презирающие страсть,
Мне любовью в эту ночь
Не нарадоваться всласть.
И не смейся, что не смог…
Так мертвецки я продрог.

Первый куплет она спела с нежностью и мольбой, а когда перешла ко второму и третьему — весьма двусмысленным, надо сказать, — ее голос окреп и усилился, словно она пыталась о чем-то сказать мужу между строк.

Он встретил ее послание с выражением ярости на лице. Джилли дала ему понять, что его любовь ее не радует, что она и он мертвецки продрогнут, прежде чем снова встретятся в одной постели.

Что ж, чаша его терпения переполнена. Так решил Кевин Ролингс. Сейчас он встанет, подойдет к Джилли, возьмет ее за шкирку и отведет в спальню, а там либо задушит, либо уложит в постель.

Он уже начал подниматься на ноги, и одновременно с ним Джаред, дабы попытаться остановить друга, если понадобится, силой, но в это время стеклянная дверь распахнулась с такой силой, что створки ударились о стену, и в комнату, спотыкаясь, вошел человек.

— В меня… стреляли! — только и успел проговорить управляющий имением Уолтер Грей между прерывистыми вздохами, прежде чем упал на пол.