Испить чашу

Юрий поднял пистолет и выстрелил вверх. Осыпался иней с задетой ветки, прокаркали напуганные вороны, эхо разнеслось и замерло, рассеялась пороховая вонь, и вместе с нею снялась с сердца давящая тяжесть. Свободно стало Юрию. Обновленными глазами оглядел он поле, прорезанное цепочкой его следов, опушенные искристым снегом деревья, два дубовых креста, меж которых мог он упасть с пробитой навылет грудью. Под крестами лежали отец и Эвка, жертвы слепых чувств и роковых ошибок, соединенные тайной родства и этой же тайной напрочь разлученные при жизни, поплатившиеся за нее, за тягу друг к другу, не сулившую ничего, кроме бед и горя. Вот он стоит у немых могил сестры и отца, губитель и мученик, перемогший свою вину, проясненный утратами грешник, беглец, пересиливший страх и боль, он стоит твердо, уже земле не притянуть его, он почувствовал, что и для него есть путь покоя, что больше не надо гнать коня, скрываясь от суда ответа и кары. Отец и сестра расстались с ним безмолвно; пожалев его, они унесли с собою все улики и приговор. Он не назван вслух, разгадка его зависит от воли и настроения Юрия. Прежде этот приговор казался ему смертным, теперь Юрий отгадывает его как обязанность жить; он стыдится, что, ослепленный грехом, ходил по черте нового греха перед отцом и сестрой, которым надо, чтобы кто-то заменил их на земле, помнил о них, назывался их именами.

Так куда бежать? Зачем?

Нет, решил пан Юрий, он не уедет из Дымов. Ему некуда ехать. Здесь его родина, дом, жена. Он будет защищать их здесь. Ему нечего делать там, на далеких дорогах, по которым понесут его полк приказы гетмана, переменчивые, как ветер. Пусть небитых радует топот конской лавины, идущей на смерть, белые огни поднятых сабель, слава рубаки, удачливого молодца, ловкого грешника, раз за разом выходящего сухим и живым из кровавых речек. А он битый, узнал цену всему. Он знает, что после крика "Бей! Руби!" приходится копать яму и укладывать рядами мертвых друзей. Сотни их лежат при дорогах, на полях, где песчаные курганы зарастают полынью, на их крови буйно наливаются травы, выспевает рожь и красная вода в озерах - это знак их страдания, след их мучительной жизни. Или мало видел он поруганных жен и дочерей, женихов, расколотых саблей, насаженных на кол отцов? И под такую угрозу поставить Еленку, детей, которых они родят и вырастят? Опять кинуться в этот губительный вир, где каждый взмах сабли, каждая пуля нацелены на живую душу? Как же ей спастись, где укрыться от этого бессчетного роя свинцовых пуль, от могильного отблеска наточенной стали, от жестокости, зверства, ненависти яростных безумцев, которые, как мор, как чума, готовы выкосить все живое, чтобы на безликой, безмолвной земле не осталось никого, редкие выблекшие тени, покорные рабы, благодарные убийцам за милость, за усталость руки, обессилевшей на некий момент обрывать жизни. С кем объединиться этой исстрадавшейся душе, если все разрознены, все друг друга боятся, все друг другу не верят? Где увидеть свет надежды, отыскать силу для угасшего духа, найти путь обновления? Мир, думал пан Юрий, только мир - раскаяние за убийства, мир и доброта, нет иной цены за кровь. Зло сидит в нас, и мир есть в нас, и если не задавить в себе зло, оно требовательно, нетерпеливо и беспощадно будет рваться наружу, на других. Кто подчинялся ему, кто узнал муки совести, тот выжжет его в себе. Если нам прощают, то прощают в надежде изменить нас ради жизни, радости и защиты от зла.

Юрий поклонился крестам и пошел с кладбища к дому... Вот в эту минуту мы и расстанемся с нашим героем. Он идет снежным полем, не ступая по прежним следам, они иные, они мешают ему, он идет по целине, прокладывая себе новый путь. Он решился вернуть все долги, исполнить все обязательства... Удастся ли ему? Удержится ли он в своем прозрении? Или через год, другой рассеется это чувство, и он вновь помчит впереди полка, вновь пойдет подниматься по лестнице боевой славы, где заглушат его разум и совесть обманные голоса золотых труб... Кто знает? Кто знает, сколько надо испить из отрезвляющей чаши страданий, чтобы рука не спешила изменить мир и людей жалом сабли...