Исполинское радио

— Не позволите ли вы мне поднять вас на минутку?— спросил он. — Только на одну минутку. Чтобы почувствовать, какая вы легонькая.

— Хорошо, — сказала она. — Пальто снять?

— Да, да, да, — сказал он. — Снимите пальто.

Она выпрямилась, и шубка соскользнула с ее плеч на диван.

— Можно? — спросил он.

— Да.

Он подхватил ее, поднял на воздух и мягко опустил.

— Ах, до чего же вы легонькая! — воскликнул он. — Вы такая легонькая, такая хрупкая, вы весите не больше саквояжа. Да ведь я мог бы отнести вас с одного конца Нью-Йорка на другой.

Он надел пальто и шляпу и выбежал на улицу.

Эвартс добрался до гостиницы обессиленный и в полном смятении. Кроме Элис и Милдред-Роз, он застал в номере Битси. Битси все приставал с вопросами о мамаше Финелли. Он хотел знать, где она живет и какой у нее номер телефона. Эвартс наконец вышел из себя и прогнал боя. Он бросился на постель и уже сквозь сон слышал, как Элис и Милдред-Роз продолжали задавать ему свои вопросы. Через час он проснулся и почувствовал себя бодрее. Они отправились в «Автомат», оттуда в мюзик-холл и легли спать пораньше, чтобы Эвартс мог завтра с утра засесть за пьесу.

Он опять не спал всю ночь.

Утром после завтрака Элис и Милдред-Роз оставили Эвартса одного, и он пытался работать. Он не мог работать, но на этот раз виноват был не телефон. Причина, не дававшая ему работать над пьесой, коренилась в нем самом, и, куря одну сигарету за другой, уставясь в кирпичную стену перед окном, он понял, в чем дело: он влюблен в Сьюзен Хьюит. Любовь могла бы окрылить его — помочь работать, служить источником вдохновения, если бы только он не оставил свои творческие силы в Индиане. Он зажмурился, пытаясь вызвать в памяти густой, бесстыдный голос мамаши Финелли. Казалось, вот-вот всплывет какое-то ее словечко, но уличный шум тут же все заглушал.

Если б было хоть что-нибудь, что могло бы высвободить его память из тисков, в которые она была сейчас зажата, — свист паровоза, минута полной тишины, запах деревянного сарая, — он, быть может, и обрел бы вдохновение. Он шагал по комнате из угла в угол, курил, нюхал покрытые сажей шторки на окнах, затыкал себе уши лигнином, но никакими силами не мог вызвать образ родной Индианы в нью-йоркской гостинице. Он не отходил от письменного стола весь день и не пошел завтракать второй раз с Элис и Милдред-Роз. Когда его жена и дочка вернулись из мюзик-холла, куда они ходили после завтрака, он объявил им, что пойдет прогуляться. Хоть бы ворона здесь каркнула, подумал он с тоской.

Он шагал по Пятой авеню, запрокинув голову, пытаясь в мешанине звуков различить какой-нибудь голос, который вывел бы его из тупика. Он быстро шел и достиг Рэдио-сити и уже издали слышал музыку, которая раздавалась на катке. Он вдруг остановился. Прикурил. Ему показалось, что кто-то его окликнул.

— Привет благородному лосю, Эвартс! — кричал женский голос. Это был хриплый, бесстыдный голос мамаши Финелли, и он решил, что от тоски начинает сходить с ума, но, повернув голову, увидел, что она сидит на скамеечке подле высохшего пруда. — Привет благородному лосю, Эвартс! — кричала она, подняв руки над головой, изображая рога. Так она приветствовала в Уэнтворте всех и всегда.

— Привет благородному лосю, мамаша Финелли! — крикнул Эвартс. Он подбежал к ней и сел рядом.— Ах, мамаша Финелли, как я рад! — сказал он. — Вы не поверите, сегодня я целый день думаю о вас. Я так мечтал поговорить с вами!

Он повернулся к ней и стал жадно впитывать в себя ее лисью физиономию и бородатый подбородок.

— Но какими судьбами вы в Нью-Йорке, мамаша Финелли?

— Прилетела, Эвартс, села на воздушный корабль и прилетела! — вскричала она. — Хотите бутерброд?

В руках у нее был бумажный мешочек с бутербродами.

— Нет, спасибо, — сказал он. — Как вам нравится Нью-Йорк? — спросил он. — Как вам нравится вот это высоченное здание?

— Не знаю, что и сказать, — ответила она, но по лицу ее он видел, что у нее уже зреет меткое словцо. — Верно, оно одно такое и выросло, а то, если бы ему была пара, они бы тут и деток наплодили.

Она громко захохотала и стала бить себя по ляжкам.

— Что же вы делаете в Нью-Йорке, мамаша Финелли? Как это вы решили сюда приехать?

— Да понимаешь, — ответила она. — Какой-то человек, по имени Трейси Мэрчисон, звонит мне по междугородному и велит приехать в Нью-Йорк и судиться с тобой за клевету. Он говорит, что ты написал про меня пьесу, и что я могу подать на тебя в суд за клевету, и что мне будет много денег, и что я с ним поделюсь — все будет по справедливости, говорит он, — и тогда я брошу возиться с бензином и буду жить в свое удовольствие. Он мне, значит, высылает деньги на самолет, я сюда прилетаю, беседую с ним и теперь, значит, подам на тебя в суд за клевету, а с ним поделюсь — ему две трети и мне столько же. За этим-то я и приехала сюда.