Исполнение желаний

— Да что ж тебе, Добрынюшка, — рассудительно так отвечала матушка, Офимья Александровна, — до той Потятишны за дело-то? Чай князевы дружинники не пойдут ли да не выручат Володимира племянницу, Забаву ту Потятишну, из полона из змеюкина! Али нет при палатах при Мономаховых молодого Алёшеньки Левонтьича? Ты поди-тко, Добрынюшка, положи головушку под берёзою высокою да на подушки-то пуховые! Уж ты сосни, Добрынюшка, до вечеру. А дальше почивай до утречка. А утречком, гляди-тко, пройдёт блажь молодецкая! А я тебе тем временем велю гуся запечь да всего в яблоках! В зубы-то ему гвоздичь-цветок, в зад ему сальца кусок. Травой заморской всего обсыпать повелю. Лишь для Добрынюшки одного мово я тую травку из дальних-то земель у купчины у заезжего за сорок гривен золотник приобрела! Ан перец трава та называется! Пойдём-ка, сынушка, велю тебя подушками-от обложить.

— И-ии, поздно, матушка, меня подушками облаживать! Поздно, Офимья Александровна, гусями-то меня соблазнивать да в яблоках! Поздно сало в зад совать! Алёшенька Левонтьевич уж как подхитрил меня! Я в палаты Мономаховы едва взошёл, а он уж князю в уши вдул! Вот-де, Володимир-князь, молодец тебе! Он со той змеюкою треклятою договор имел! Он один со тою нечистью волен речь держать! Одного Добрынюшку змеища подколодная и боится лишь! Так пущай Никитин сын да идёт один во поле чистое! Вот пущай Никитин сын и воротит Потятишну во хоромы-то во князевы, в стольный Киев-град, во те палаты Мономаховы!

— Да над тобой, мой сын, — отвечала мудро та честна вдова, Офимья Александровна, — лишь один дурак не потешался! А не потешался-то лишь потому, что спит! Нахлебался, сын, ты почётов князевых! Наелси, сынок, ты похвал-то Мономаховых! Не обнёс тебя Володимир-князь ни чином и ни чарою! Да припозднились мы с тобой гневливы-то слова ронять! А вот кутью-то рано разводить! Иди-ко, сынушко, во светлу горницу да сосни-ко, дитятко, до раннего утра! А утречко-то вечеру, вишь, мудреней куда!

— Итак, Вещунушко, во что с тобой мы вляпались? Во что, вредитель мой, с тобою втрескались? — спросил у Ворона Бурко.

— Да ты лучше спи-почивай пока. — отвечал тот, аккуратно поедая под застрехою цыплёночка. — Утро вечера помудренее будет-ко!

* * *

Утро в самом деле принесло кое-что для Лёна. Он ещё спал-дремал, как Костян ни свет, ни заря явился с большой бадьёй.

— Привет, Чугун. — сказал ему Косицын.

— У-уу, Бурушко! — потрепал его по гриве бестолковый одноклассник. — Попей-ко вот, родимый, медвяного питья. Поешь-ка, милый, белоярой-то пшенички!

— Да уж спасибо тебе, Костян, своей мамы сын! — вежливо отвечал Косицын. — Уж удружил ты мне, поганец, уж подложил свинью!

Но, всё-таки от завтрака не отказался. Однако не успел прочавкаться, как Добрыня уже клал ему на спину какие-то тряпки, одну на другую. Потом сверху взгромоздил седло и начал настёгивать какие-то ремешки. А потом ка-ак даст коленом в брюхо!

— Ты что, Костян?! — обалдел Косицын и непроизвольно выдохнул, поджавши пузо. Тот не ответил и затянул ремни потуже.

— Это он кладёт двенадцать подпругов с подпругою. — объяснял любезно сверху ворон. — Чтобы ты, Бурко, из-под седла не выскользнул да в чистом поле добра молодца не выронил.

Во дворе Добрынюшку Никитича встречала родна матушка, честна вдова Офимья Александровна.

— Вот тебе, милый сын, батюшки твоего да плёточка.

— Зачем? — насторожился Лён.

— Как ты, Добрынюшка, потопчешь молодых змеёнышей, так они, треклятые, поточат у Бурка да на копытах щёточки! Да как устанет Бурушко-то вверх подскакивать да молодых змеёнышей копытами топтать…

— Вот спасибо, пожалела! — умилился Косицын.

— Так ты его, сердешного, той плёточкой да промеж ушей. — советовала матушка.

— Что?!! — взвился Бурко.

— А потом промежу ног! — продолжала матушка.

— Что за гадство?!! — заржал обалдевший Лён. Вещун расхохотался.

— Да промежу ног, — распространялась опытная Офимья Александровна, — да промежу задние. Да и промеж ушей, да и промежу ног.

— Благословите, мамо. — сказал Добрыня и свесился с седла, едва не ободрав на Лёне шкуру.

И выехал в ворота.

— Да и промеж ушей, — всё наставляла мама, — да и промежу ног.

— Кошмар. — согласился с очумевшим от испуга Лёном Вещий Ворон.

— Господи, благослови! — перекрестился на купола Добрыня.

* * *

Вот мчится по чисту полю Добрынюшка Никитич да на своём Бурке. Вот летит стрелой калёною да ко той горе высокия, ко той горе да сорочинския. Как скачет добрый молодец да по бережку, да по бережку Пучай-реки. Уж млада ли силушка разыгралася, уж богатырска ли душенька развеселилася! Уж не бела ли рученька расходилася, уж не крута ли головушка закружилася?! Ой, не Добрыня ли, Никитич сын, из полонов русичей да вызволять спешит?! Уж вызволять спешит, спешит-торопится!

— Вот ужо я тебя, Змеёвишна, копьецом-то поколю-поколю! Вот ужо я тебя, треклятую, мечом булатным порублю-порублю! Вот ужо, подколодную, в кровушке твоей змеёвской утоплю-утоплю! Вот ужо будешь знать, ковды твоих младыих змеёнышей всех потопчу!