Исполнение желаний

Кое-кто, разбирая эти мои обрывки памяти, подумает, что не мог человек быть одновременно аферистом, журналистом, зоологом и поэтом. Ну, насчет поэзии я не заблуждаюсь, в состоянии отличить свои (пусть, порой, удачные) рифмы от поэзии истиной. Журналистом я был не плохим, что, кстати, помогло мне стать и не слишком плохим мошенником. Любовь к животным - черта присущая, даже, Гитлеру. Он, между прочим, разбирался в собаках профессионально. До сих пор с удовольствием вспоминаю его записи о собаках: поэтическая, вдумчивая трактовка поведения животных. Все остальное (алкоголизм, половые извращения, сентиментальность, соседствующая с полным пренебрежением к интересам окружающих, двуличность, мизантропия, перемежающаяся вспышками филантропизма) — все это симптоматика несостоявшегося человека, хитрая адаптация балованного ребенка, которого жизнь не может научить серьезности, инфантилизм души и мозга).

...В газету “Охотско-Звенская правда” я попал от крайкома КПСС.

В то время я был студентом-заочником третьего курса факультета журналистики, имел два года практики литрабом отдела писем в молодежной газете и пять лет внештатного сотрудничества в ряде газет, не выше областной. Должность ответсека - второго человека после редактора - мне импонировала. Забавен был и поселок, самозванно именующий себя городом Охотском. Люди тут жили рыбой, все остальное было сопутствующим. Бытовало даже выражение:

“Охотск стоит на хвосте у селедки”. Охотск стоял на узкой косе гравия, врезавшейся в Охотское море. Это был безжизненный уголок, но люди, которым некуда деваться, способны обжить и горный утес. Рыли, например, в гравии лунку, клали туда свежую селедку и картофелину. И вырастал куст, с корней которого можно было собрать десяток мелких клубней. Охотск имел двухэтажную гостиницу, больше напоминавшую общежитие без удобств, ресторан, который днем был обычной столовой, а вечером - плохим кафе и оживлялся по ресторанному только с появлением рыбаков после рейса, завод, производящий дешевое вино “ Волжское”, которое брало не столько крепостью, сколько вредными фракциями, милицию, КГБ, райком партии и, конечно, редакцию.

Молодых в редакции было двое - я и линотипистка Клава, грудастая девица, делавшая в строке на бора не меньше трех ошибок и жгуче мечтавшая выйти замуж за партийного журналиста. На меня она по сматривала волнующим взглядом, для чего скашивала зрачки к носу, а потом переводила их на правое и на левое плечо - кокетничала. Всем остальным, включая работников типографии, было за сорок, по моим тогдашним понятиям это были глубокие старцы. Каждый имел свои особенности.