Исполни волю мою

Но мир не без добрых людей, через третьи руки мне удалось найти по нашим временам приличную работу, которую я окрестила "три в одной". В захудалой прокуренной забегаловке, числясь по трудовой "официанткой", я попутно мыла посуду и драила полы. Несмотря на минимальный состав персонала: кроме директора, он же менеджер, здесь трудились шеф-повар, бухгалтер-кассир и я, — доход заведения был скудным. Народ пообнищал, месторасположение закоулочное, да и так называемые "крыши" постоянно менялись. Чего-то всё делили между собой, пили-ели на халяву и требовали почтительного к себе отношения. Вопрос по части женского полу тоже приходилось урегулировать собственными силами — в подсобке тискали то повариху Алёнку, дородную выпускницу кулинарного техникума, то кассиршу Марию, напротив, стройную высокую женщину бальзаковского возраста. Девчонки не жаловались, работали давно, видно и с подсобки что-то имели.

Меня, слава богу, не трогали. Или красота не будила желания, или статьи уголовной опасались, принимая за несовершеннолетнюю. Однако всё когда-нибудь кончается, и хорошее тоже. Вдруг ни с того ни с сего на меня "запал" здоровенный бык Лёха из рыночных бодигардов. Чем я ему приглянулась, для всех осталось тайной, покрытой мраком.

Начал он издалека — сядь, посиди со мной, не хочешь выпить? Поедем покатаемся и всё в таком роде… В подсобку, правда, не приглашал, но к чему вёл дело, догадаться не трудно. Я со страхом каждый день ждала своего часа, вздрагивала от каждого входящего. Ленке пожаловаться не могла, видно было, что она до сих пор переживает. Мы общались по принципу "да-нет", а когда её взгляд пересекался с моим, я распадалась на атомы от мощных рентгеновских лучей, бьющих наотмашь из серых глаз. И бросить работу не представлялось возможным — живые ж деньги.

Я давно приглядела небольшую однокомнатную квартирку со сносной оплатой, но без мебели и ремонта. Бабушка вконец "достала" старческими капризами, регулярно переписывала электросчетчик, ревизировала холодильник на предмет испорченных продуктов, упрекала за малейшую провинность. Вечно скорбное с поджатыми губами лицо, как молчаливый укор, преследовало нас повсюду…

С каждым днём Лёха становился назойливее и наглее, подступая всё ближе "к телу". Почему сразу не уложил в подсобке? Думаю для пущего кайфа он себя подогревал, сдерживал эмоции, чтобы в один прекрасный момент выстелить феерическим оргазмом! Я уже смирилась с неизбежным. Если на одну чашу весов положить наши с Ленкой покой и благополучие, на другую — мою проржавелую девственность, с одного раза угадаешь, что перевесит. Всё равно же это когда-нибудь случится. Пока, как выражались между собой мои коллеги, Лешка ко мне "подкатывался", никто другой эту поляну "не забивал для распашки".

Ну и язык, Лев Толстой бы плакал — так исковеркать и засорить великий и могучий! Я не Лев, и не я этот сленг придумала, но считаю, что освоить жаргонную лексику не помешает при современном уровне жизни. Совсем не обязательно применять её на практике — один мудрый риторик в древности обронил: "Чтобы победить врага, надо знать его язык!"

Ситуация разрешилась сказочным образом, немалую роль сыграл его величество Случай.

Лёха пришёл в тот день не в спортивных штанах, а в джинсах и пах он каким-то приторно-сладким одеколоном. Я люблю терпкие запахи, от сладких меня мутит, но это ничто по сравнению с его решительным настроем.

— Мария! Коньяку мне армянского налей, и чтобы звёзд побольше, не жмись! Гы-гы-гы… — он загоготал. — А ей шампани граммчиков двести. — И пальцем тычет в меня.

Стало дурно, ну и кавалеры пошли, опять мимо. Терпеть не могу шампанское! От него хмелеешь быстро и голова болит. Лучше б у меня поинтересовался: "Что будет дама?" Пригубила бы "Кагора", я иногда себе позволяю глоток этого "церковного" напитка.

— У нас на службе не употребляют! — высунулась из кухни Алёнка, вернее только её лицо. Всё остальное в дверном проёме не помещалось.

— Кто тебе сказал, что она сегодня работает? Вот выпьем, расслабимся и поедем по своим… — он подмигнул мне, — … делам.

Мой час пробил. Знать судьба, её не обманешь! А если рискнуть, вдруг получится?!

— Лёша, миленький, я не могу сегодня пить.

— Чего это?

— У меня эти, ну как их, дни…ну, критические. Даже неудобно говорить.

— Красная, что ли?

— Ну да. Ты же знаешь поди, как алкоголь мешает свертываемости крови. Руку, скажем, порежешь выпимши — и кровь не остановить, бьёт струей от сильного давления! — я неприкрыто льстила парнише. Он даже интеллектуальное выражение на лице состряпал. Правда только на лице, ибо в уме между венозной и менструальной кровью ему трудно было уловить хоть какую-то связь. Да это и не важно, одну вещь он точно расслышал:

— Так ты это, какой день-то?

Проглотил, проглотил!! Скушал и не подавился. Мне хотелось прыгать:

— Ой, Лёха, второй уже, самый пик: льёт, как из ведра… Но ты не из брезгливых?… — меня несло.

От нарисованной перспективы на лице его явственно проступило отвращение:

— И сколько это у тебя? Ну, типа, дни эти?

— Четыре — пять, а то и неделю…