Исполнитель

Машина как машина — типичный для этих мест Форд-Эксплорер, трехлетний, купленный подержанным у одного бизнесмена, занимавшегося чистой энергией — он разорился из-за падения цен на нефть и последовавшего падения спроса на чистую энергию. Я одет как обычный американец, типичный WASP, белый, лет сорока. Правда, от местных меня отличает ношение легкой куртки — худи с капюшоном, не позволяющим заснять лицо — этому я научился, работая в Англии, да нетипичный для Техаса, правильный английский. Здесь произношение совсем другое, плюс много словечек из испанского — за местного никак не сойти. Но я, получая нужное на почте (у меня почтовый адрес в этом городе[2], хотя живу я совсем в другом месте), всегда заглядываю в бар и заказываю что-нибудь, плюс — я живо интересуюсь землями вокруг, для постройки собственного ранчо. То есть — у меня есть деньги и потому меня здесь любят. Но и если бы у меня было не так много денег, меня бы все равно любили, потому что я в своей обычной жизни нормальный, белый, коммуникабельный человек, не шпана мексиканская, и не местная белая уголовная шваль. По мне невозможно понять, что я убиваю людей.

Зачем? Ну, кто-то должен же.

Любое государство — нуждается в защите, а такое государство как Россия — тем более. Не помню, кто — но кто-то сказал, что страна кончается тогда, когда кончаются люди, готовые умирать за нее. Я бы добавил — и убивать. Предателей, террористов, убийц — прощать нельзя, как только после девяносто первого прекратили практику исполнения смертных приговоров за рубежом, так столько швали полезло… Чеченские вахи, предатели в ФСБ, в СВР… короче, всякой твари по паре. Думаю, если бы они знали, что предав, они не скроются от возмездия нигде, что их достанут, не дадут жить, где бы они ни были — столько бы мрази не развелось. Того же Калугина или Гордиевского — давно надо было исполнить. А вместо этого — Гордиевского каким-то орденом в Великобритании наградили, живет, мразь…

Много лет назад — я девятнадцатилетним срочником входил в Грозный. Это был декабрь девяносто четвертого, и чем все тогда закончилось — вы сами знаете, рассказывать я вам не буду. Вообще то, я хотел после армии поступить на юридический… но не сложилось. После армии — меня ждала совсем другая судьба. Не думаю, что она вас сильно заинтересует.

Если не хочешь превратиться в камень — не оглядывайся.

Я — останавливаю машину около здания почты, выхожу. Осматриваюсь. Ничего необычного — только ряд пикапов на стоянке возле заведений, никаких подозрительных машин типа больших фургонов с глухими стенками — нет. Зато пикап Томпкинса — местного почтальона, одновременно исполняющего обязанности местного пасси, помощника шерифа — на месте. Это Сильверадо девяностых годов, с усиленной подвеской и оружейной стойкой в кабине, которая не пустует. Здесь всегда готовы к проблемам.

Иду к неприметному, одноэтажному зданию, над которым — на флагштоке красуется американский флаг. Оно построено примерно сто лет назад, еще в те времена, когда на самом деле строили, а не возводили времянки, стену которых можно пинком прошибить. И Томпкинс — приезжая на работу, поднимает американский флаг, а когда уезжает — спускает. Для него это важно, это не то, что предыдущий президент США, который слушал гимн, держась за яйца[3]. Не удивлюсь, если у некоторых нынешних американских политиков флаг лежит на полу как половая тряпка.

Дверь здесь тоже солидная, дубовая. Кондиционер — старый, но работает. Здесь все — как и должно быть в Америке. Как и было когда-то.

Томпкинс — поднимает глаза от газеты.

— Добрый день — говорю я

— Добрый день, сэр — отвечает он с огромным внутренним достоинством. Он ко всем так обращается — сэр.

— Для меня есть что-то?

— Да, пришло.

Оформляем документы, потом я оплачиваю услуги почты США (я специально беру мелочь, потому что знаю, что мелочи здесь, скорее всего не будет, а лишнего Томпкинс не возьмет). Томпкинс — передает мне небольшой, но тяжелый, хорошо упакованный сверток. Они никогда не будет интересоваться, что там…

— Что-то новое слышно?

— Участок Корни вроде как собираются продавать.

— А когда торги?

— Пока не сообщили.

Участок Корни — это участок под возможное строительство мною ранчо. Он, как и все — перешел в собственность банка во время кризиса, и теперь — банк хочет его продать. Но им надо продать как можно дороже, а мне… короче, здесь сложная игра, и местные мне подыгрывают. Им нужен такой резидент как я[4]…

— Сообщи, когда что-то будет, хорошо?

— Да, сэр.

— И спасибо.

— Не за что, мистер Токар.

Токар — это моя фамилия по идиотскому украинскому паспорту. Здесь не понимают, что она означает…

И пусть не понимают.